1995, Дорога скорби

Ее лицо смягчилось. Сейчас, утром, у нее на лице не было еще ни этой яркой помады, ни фарфорового макияжа. Брови у нее были такими же темными и четко очерченными, глаза - голубыми и ясными, но это была настоящая Индия, а не упаковка. Какое различие между ее сущностью и резкостью ее колонки, подумал я.

Она тоже, как по принуждению, подошла к столику и посмотрела на пластиковую руку.

- Как она работает? - спросила она. Я рассказал об электродах, как я объяснял Рэчел. Индия взяла протез и дотронулась до электродов. Ничего не случилось. Пальцы не шевельнулись.

- Наверное, нужна свежая батарейка, - сказал я.

- Батарейка?

- Она крепится сбоку. Похожа на коробочку… - Я указал на столик:

- Здесь лежит зарядник. В нем - заряженная батарейка. Смените ее.

Она с непривычки медленно сделала это. Когда она снова дотронулась до электродов, рука шевельнулась.

- Ой!

Она положила руку и взглянула на меня.

- У вас что, стальной стержень в позвоночнике? - спросила она. - Я никогда не встречала более напряженного человека. У вас весь лоб мокрый.

Она взяла со столика пачку салфеток и протянула их мне.

Я покачал головой. Она посмотрела на неподвижную правую руку и на левую, лежащую на столике, и чуть не задохнулась от осознания.

Я ничего не сказал. Она вытянула из пачки салфетку и вытерла пот, выступивший у меня на лбу.

- Почему вы не наденете свою руку? - спросила она. - Вам явно будет лучше.

- Сиделка ее наденет. Она придет, как только сможет.

- Позвольте мне это сделать, - сказала Индия.

- Нет.

- Почему?

- Потому что.

- Потому что вы слишком горды.

Потому что это слишком личное, подумал я. Я был одет в эту ужасную больничную рубаху, которая застегивается на спине. Белый рукав скрывал мое левое плечо, локоть и то, что осталось от предплечья. Индия осторожно засучила рукав, так что стало видно локоть и обрубок предплечья.

- Вы это ненавидите, да? - спросила Индия.

- Да.

- Я бы тоже ненавидела.

Я не могу этого вынести, подумал я. Я смог вынести то, как Эллис содрал протез и издевался надо мной. Я не могу вынести любви. Индия взяла пластиковую руку.

- Что надо делать?

Я с трудом выговорил, кивнув на столик:

- Посыпать тальком.

- А. - Она взяла обычную коробку с детской присыпкой. - Туда или на вас?

- На меня.

Она посыпала мне предплечье пудрой.

- Так? Или еще?

- Еще.

Она распределила порошок равномерно. Ее прикосновения заставляли меня вздрагивать.

- А теперь? - Теперь держите ее так, чтобы я мог вложить туда руку.

Она сосредоточилась. Я вложил руку в отверстие, но угол был не тот.

- Что делать? - растерялась она.

- Чуть-чуть поверните. Вот так. Теперь толкайте. Этот выступ зайдет за локоть и будет удерживать руку.

- Вот так?

- Вот так. Все в порядке.

Я попробовал пошевелить протезом. Мы оба смотрели, как сжимается и разжимается ладонь.

Внезапно Индия отошла от меня и направилась к тому месту, где оставила свою сумку, подхватила ее и пошла к двери.

- Не уходите, - сказал я.

- Если я не уйду, я заплачу.

Я подумал, что заплакать мы можем оба. Прикосновение ее пальцев к коже было лаской куда более интимной, чем секс. Я был потрясен, как никогда в жизни.

- Вернитесь.

- Мне нужно быть в редакции.

- Индия, сказал я. - Пожалуйста.

Ну почему просить всегда так невыносимо?

- Пожалуйста.

Я посмотрел на свою левую руку.

- Пожалуйста. Не пишите об этом.

- Не писать об этом?

- Нет.

- Ладно, я не буду, но почему?

- Потому что я не терплю жалости.

Она обернулась, со слезами на глазах.

- Ваша Дженни сказала мне - вы боялись, что вас будут жалеть, и поэтому никогда не просили о помощи.

- Она сказала слишком много.

- Жалость, - сказала Индия, подходя ближе, - это совсем не то чувство, которое я питаю к вам.

Я протянул левую руку и схватил ее за запястье. Она перевела туда взгляд. Я потянул, и она сделала последний шаг ко мне.

- Вы сильный, - удивленно сказала она.

- Обычно.

Я привлек ее ближе. Она поняла, что я собираюсь сделать, наклонила голову и поцеловала меня так, как будто это было не в первый раз, как будто так и надо. Мир, подумал я. Начало.

После ее ухода время текло неспешно. До дневных новостей. В мою тихую комнату ворвалась медсестра:

- У вас включен телевизор? Там говорят о вас!

Она нажала кнопку, на экране появилось мое лицо, и бесстрастный голос диктора произнес:

- Сид Холли выздоравливает в больнице.

Это был увеличенный снимок, на нем я был молод и одет в жокейский костюм; кадр со старой пленки, где я был запечатлен много лет назад во время взвешивания после победы в Большом национальном. Я обеими руками держал свое седло, и глаза мои были полны мистического восторга от получения награды, равной Святому Граалю.

Новости перешли на засуху и грядущий голод. Медсестра сказала: «Подождите» - и нажала еще одну кнопку, на другом канале выпуск новостей только начался, и сообщение об этой истории шло с самого начала. Дикторша, печальный голос которой я возненавидел надолго, появилась на экране с приличествующе скорбным лицом и сообщила:

- Сегодня полиция обнаружила тело Эллиса Квинта в его машине, в глубине Нового леса в Гемпшире…

Застыв, я словно бы издалека слышал ее слова: