1надцать (сборник)

От соприкосновения магнитного ключа с металлической пилюлей под домофоном дверь запищала и поддалась. Кивнув несуразной консьержке, Грамацкий дошел до лифтов, ткнул пальцем в обожженную кнопку. Шурша и поскрипывая, приползла тесная потасканная кабина. Тяжелые створки с металлическим скрежетом разъехались, и Грамацкий вошел внутрь. Стены адского транспорта были густо расписаны черным фломастером. Очевидную ассоциацию подтверждала и соответствующая надпись у кнопки, дорисованной под панелью, – «В Ад». Грамацкий усмехнулся и нажал самую верхнюю. На девятом он вышел. Лифт угрохотал вниз.

Грамацкий открыл ключом обитую черным дерматином дверь. В прихожей было темно и пусто. Щелкнул выключатель, свет добавил пространства и пустоты. В углу, на массивной четырехногой вешалке, висело пальто из темно-синего драпа, на табурете под ним в беспорядке лежали шарфы, на полу аккуратно выстроилось несколько пар обуви. Грамацкий бросил на табурет шарф, купленный в «Заре», стянул с себя джинсовую куртку, повесил ее рядом с пальто, разулся и пошел в единственную, не считая кухни, наличествующую комнату. В комнате вдоль стен стопками лежали книги. Их было много. На стойке – такой, какие бывают в магазинах одежды или на фэшн-показах за кулисами, на деревянных вешалках висели джинсы, толстовка с надписью «Стендфорд», пара обернутых в целлофан костюмов, футболки, дюжина белых рубашек. Рядом с надувной кроватью-матрасом стоял письменный стол с настольной лампой и открытым выключенным ноутбуком. Никаких признаков комфорта. Ни на полу, ни на стенах. За окнами, свободными от каких-либо декораций, висело вечереющее небо.

– Странный ты, сосед, – услышал Грамацкий за спиной и ругнул себя за то, что не запер дверь.

– Чего хотел, Иваныч? Занять типа до получки?

– Как ты живешь? Завел бы себе бабу, что ли. Счастливее бы стал, глядишь…

– Счастье невозможно в принципе, Иваныч. Это обманка. Все уходят, рано или поздно. Или умирают.

Грамацкий сунул руку в карман, вытащил смятую пятисотрублевку и протянул ее Иванычу.

– Благодарю. Может того… Посидим? Я слетаю, – оживился сосед.

– Иди уж. Летчик.

Грамацкий прикрыл за Иванычем дверь, но закрывать на ключ не стал. Возвращаясь, он прихватил из прихожей табурет и купленный накануне шарф. Встал в центре комнаты под крючком для люстры и, глядя на испачканную побелкой сталь, пробубнил:

– А вот мы сейчас и поглядим, что там, за тем окоемом…

Альфа и Омега

Просыпаюсь от солнечного света в ресницах. Возвращаюсь медленно, как будто поднимаюсь из океанской глубины с закрытыми глазами, прислушиваясь к уютной солнечной тишине всем телом. Запах чистого полотна нагретого солнцем, ладошка под щекой, полное ощущение детства и лета, до лёгкого привкуса какао с молоком. Сейчас в комнату заглянет мама, осторожно войдет, заметит неуловимое движение век и улыбаясь спросит: «Сырники или блинчики?»

В детстве было столько любви, понимания и заботы, что теперь это выглядит компенсацией за все мое последующее одиночество. Так бы и лежать, долго-долго в предвкушении горячего какао в белой кружке с рельефным керамическим зайцем на боку, а рядом на фарфоровом блюдце в ароматном янтаре – пара сырников… Можно представить, что сегодня мой день рождения, как тогда, в 9 лет, когда папа подарил мне мой первый фотоаппарат – «Смена 8М». Он молча наблюдал за тем, как извлекая подарок, я терзаю картонную коробку, надрываю целлофан, улыбаюсь тому, что теперь смогу как папа фотографировать. Ему было важно знать – случится или нет тот самый переход из любопытства в интерес, продолжу ли я со временем семейное дело… Только вот мама не войдёт, как ни воображай её шаги. Честно говоря, я даже не знаю хочу этого или нет. Ведь если вдруг произойдёт такое чудо, то здесь и сегодня закончится труд трёх поколений Канторов – деда, отца и меня. И что с этим делать и как дальше жить я не буду знать, это уж точно! Лучше моя привычная ненавидимая реальность: соседская дрель за потолком, лай пса и ругань за стеной, сексистские нравоучения от бывшей с её коронным «ты как мужчина обязан», после которого самка богомола кажется гуманнее в том смысле, что всё происходит сразу и навсегда. Снимаю трубку только потому, что наша девочка похожа на нее – бывшую – носиком и улыбкой… Всё! Пора. Сегодня 8 августа. Восьмой день восьмого месяца, и это волнует меня каждый год. Восьмерка – связь между земным и Божественным. Бог с людьми говорит числами.

* * *