И тем не менее я продолжал проникать в тайны индуизма и не терял надежду, что именно здесь у меня появится возможность убежать от собственных страданий и преодолеть свою несчастливую судьбу. Я жил в индийской семье, где ко мне относились как к родному, потому что их сын, живший в Германии, был моим близким другом. Семейство принадлежало к среднему классу. Мама моего друга была директором школы. Она дала мне много практических советов в моих духовных поисках. Например, подсказывала, когда в городе выступит тот или иной известный индуистский учитель. Мне в каком-то смысле повезло: в отличие от большинства приезжих европейцев я оказался интегрирован в жизнь местного населения и мог ближе познакомиться с социальной средой. Таким образом я смог увидеть индуизм во всем его многообразии.
Чтобы избежать движения по замкнутому кругу сансары, то есть все новых реинкарнаций, необходимо было очиститься внутренне и достичь состояния небытия. Я пытался изъять себя из материального мира, уйти от его иллюзорности, обозначаемой термином «майя». Наблюдая за практиками, которым следуют индуисты (хотя они и различались в разных храмах и у разных учителей), я пытался повторить их опыт. Некоторые прибегали к довольно болезненным ритуалам, например к кастрации, или отправлялись в паломничество вокруг священной горы Кайласа (Эверест) на коленях. Совершаемые мной ритуалы были более щадящими — храмовые жертвоприношения, воскурение благовоний, омовения в водах реки Ганг и чтение книги «Бхагавад-гита». Как и многочисленные адепты индуизма, я надеялся, что смогу подобным образом избавиться от такого несчастья, как перерождение.
Я серьезно занялся йогой — поначалу она казалась мне просто еще одной формой медитации, но со временем стало ясно, что, кажется, она может помочь на моем пути к освобождению от страданий, страха и чувства вины. Правда, ни один гуру не мог дать мало-мальски приемлемого для меня ответа, откуда берется это чувство вины.
Западного человека йога манит тем, что помогает решить психологические проблемы и сулит достижение внутренней гармонии. Она оказывается куда привлекательнее, чем то, что предлагают некоторые христианские священнослужители. Однако невозможно однозначно утверждать, является ли обещанный йогой и индуистской медитацией «глубокий покой» действительно эффективным лекарством от многих бед, или он становится лишь «анестезией». Позже я понял, что такой «эффект снятия боли» приводит к духовному параличу, потому что начисто убивает стремление к очищению и росту. Я пришел к выводу, что индийские практики с их анестетическим действием в итоге отдалили меня от познания собственного «я». Я совершенствовал техники, впервые опробованные в ходе освоения трансцендентальной медитации, чтобы отогнать от себя все приходящие извне мысли. Но выяснилось, что такой подход опустошает душу и ввергает в депрессию.
Так или иначе, все мои духовные «достижения» — состояние, близкое к полету, и ощущение собственной невесомости — не давали мне ничего, кроме весьма кратковременного удовлетворения. Страсти, затаившиеся было на дне души, снова начали поднимать голову. Жажда власти и плотские желания опять овладели мной. Хуже того: чем больше я погружался в индуизм, тем сильнее во мне разрастался страх. Особенно я боялся умереть, не достигнув высот духа. Мысли о смерти преследовали меня постоянно. Полученный навык духовного самоконтроля стал просто инструментом, ненадолго блокирующим неприятные мысли. Когда я очнулся от «анестезии», то понял, что все осталось ровно так, как прежде.
Единственное, в чем я по-настоящему преуспел, было умение изображать гуру, к которому многие индийцы и ищущие истину западные туристы обращались за советом. Лишь очень проницательный человек мог различить под этой маской уверенности, достигаемой за счет психологических трюков, простого обманщика с мятущейся, больной душой. Помню один такой случай: женщина-христианка из Германии сумела раскусить меня. Это озадачило, потому что подобное случалось крайне редко. В основном я абсолютно полагался на свое влияние и авторитет. Но моя соотечественница проявила стойкость и мудрость и тем самым заронила в мою душу полезное зерно сомнения. Я задумался о том, что не так уж всезнающ и непогрешим, как мне самому казалось.
Через эзотерические практики, изучение восточной философии и психологии, приобщение азиатским религиозным течениям, в том числе мистическим, мне открылось много удивительного. Все эти квазидуховные занятия привлекали к «учителю Клаусу» других людей, которые находились в поисках смысла жизни. Я убедил себя в том, что я — настоящий гуру. Поэтому мне казалось, что я на верном пути. В детстве меня страшно угнетали и унижали, поэтому теперь мне хотелось заставить окружающих восхищаться мною.