2:36 по Аляске

Меня парализовало крупной дрожью, будто тело заржавело, неспособное развернуться и на девяносто градусов в сторону. Медленно я повернула голову, чтобы посмотреть на Ливви, но я уже знала, что именно увижу, и что непременно возненавижу все сущее за это.

Оливий приложил крошечные ладошки к своей груди. На его футболке стремительно растекалось кровавое пятно гигантских размеров.

– Я не в него целился! В Джейми… Мальчонка загораживал ее! – послышалась пьяная брань наперебой с икотой. – Он сам виноват!

Тото скинул с плеча ремешок снайперский винтовки и прицелился. Это заняло всего одну секунду: не раздумывая, Тото застрелил Бобби, стоящего в конце зала с полупустой бутылкой виски в одной руке и с «кольтом» в другой.

Но все это было уже не важно. Месть, предназначенная мне, была отдана другому. Везение, за которое не поблагодарить.

Салли в углу, придя в движение, подскочила к умирающему Оливию. Я впервые услышала, как банши кричит, не раня. Цепляясь костлявыми пальцами за волосы мальчика, Салли неподвижно застыла, закрывая его собой. На миг мне померещилось, что я вижу слезы, разъедающие ее и без того скисшую плоть.

– Джейми…

Я подняла глаза на Тото, которого бросило в лихорадку от скорби, но не успела даже вдохнуть. Оказавшись рядом, он толкнул меня. Я отлетела на пару метров и вдруг поняла, что падаю в начавший гаснуть портал. Мерцающая арка обволокла меня тягучей пеленой за миг до того, как закрыться.

Я выпала с другой стороны и покатилась по песку Байрон-Бей, а Тото и весь Прайд остались там – на Аляске.

39. Дом для Эбигейл

Цветы – ростки человеческих душ, не нашедших себя в этом мире при жизни. Разглаживая пальцами свернутые лепестки, ты будто притрагиваешься к чужим судьбам. Темные и жесткие, желтые и лучезарные, красные и манящие. Смысл всех цветов в утешении. Быть может, именно поэтому мне так нравилось засиживаться допоздна в саду: по колено в грязи, выгребая ямки для новой рассады и заботясь о стеблях, в чьей красоте и крылась их слабость – непригодные для здешнего климата, но пробивающиеся вопреки всему.

Однако заниматься вечно одними только цветами я не могла. Рано или поздно предстояло принять решение.

– Ты уверена, что хочешь этого? – спросил меня Крис уже в сотый раз, держась за массивный вентиль хитроумного механизма, над которым весь месяц корпел Себастьян. – Еще можно передумать.

Я запрокинула голову, глядя в солнечный просвет между пролетами узкой винтовой лестницы, тянущейся бесконечно высоко вверх.

– Уверена, – шепнула я, надеясь прозвучать непоколебимо. – Иначе мы уже никогда не решимся на это. Тем более…

– Огонек! – взвизгнул детский голосок, заглушаемый цокотом туфелек по каменному полу.

– Как ты можешь ей отказать? – ухмыльнулась я, и Крис, вымученно улыбнувшись, со всей силы крутанул вентиль.

Механизм пришел в движение и загудел. Все завертелось, и одна петля потянула другую, пуская электричество по проводам, уходящим глубоко в стены. Маяк загудел, напитываясь энергией. Там, в пролете лестниц, замигал ослепительный свет, как вспыхнувшая звезда, но продлилось это, увы, недолго.

Раздался неестественный скрежет. Свет погас, а вместе с ним заклинило одно из колес механизма. Оно задрожало и вдруг слетело со штыря, отскочив в сторону Криса, чудом успевшего увернуться. Еще большим чудом являлось то, как ловко и стремительно он ухватил за платье малышку, спасая и ее. Вентиль вонзился в пол, куда она спрыгнула секунду назад, и расколотил его до грунта.

Оцепенев от ужаса, который не удавалось осмыслить, я медленно подняла глаза на Криса. Испуганно прижимающий к себе дочь, он даже не заметил, как сноп искр, выстреливший из колеса, прожег ему одежду. Край футболки дымился.

– Огонек, – радостно взвизгнула Эбигейл, и только тогда Крис посмотрел вниз и захлопал рукой по тлеющей ткани.

Искры перекинулись ему на волосы, и я подскочила, помогая затушить назревающий пожар.

– Папа, – всхлипнула Эби, вывинчиваясь из его рук, сдавивших слишком сильно: костяшки Криса побелели, прижимая к себе мертвой хваткой. – Там бабочка!

Отрезвев, Крис разжал пальцы и с раскаянием взглянул на малышку, покрасневшую от натуги.

– Прости, зефирка. Беги. Только осторожно!

Взвизгнув, она вылетела на улицу и понеслась по тропинке за упитанным тигровым монархом, от которых лично я шарахалась, как и от всех остальных насекомых.

– Мини-инфаркт, – наконец-то заговорил Крис, и его голос будто зажали в тисках. – Кажется, это был он.

Несмотря на полушутливый тон, на Крисе не было лица. У меня и самой дрожали коленки, но он всегда переживал подобное острее, и на то были свои весомые причины.

Крис молча поднял отскочившее колесо и, установив его на место, вышел из башни маяка, даже не заглянув внутрь механизма, к которому, кажется, вмиг потерял всякий интерес.

– Мы худшие родители на свете, – устало сказал он, переводя дух под ярким согревающим светом. В нем его волосы, выгоревшие до пепельно-русого, походили на пшеничные колосья, облитые крепким кофе.

– Со всеми случается… – попыталась приободрить его я.