Ему показалось, что он вернулся домой. Пустовато. Небрежно протертые столики, генераторы силовых покрывал на спинках стульев, круглая эстрада, да и не эстрада, а так, возвышение, декорированное дешевой лазерной установкой… хотя музыкальный автомат посередине эстрадки новый и вполне себе ничего… «Маранц». Бык прислушался к музыке. Сама по себе музыка его не интересовала, что-то напряженно-спокойное, как будто ты в машине, и машина катится по крутому спуску с выключенным двигателем, но ты не знаешь, когда же поворот… Но вот панорама звука была отстроена на автомате сложно, вкусно и блистательно остроумно, а в особенный восторг привели Быка перемещение на каждой нечетной слабой доле с уровня на уровень звукового горизонта сверхвысоких гармоник, еще и смягченных с применением неведомого Быку эффекта. Ну, наш Бык не был бы Музыкальным, если бы тотчас же не полез к автомату с намерением прочитать показания на дисплее. Его ухватили за штаны. Бык обернулся. Перед ним стоял толстющий расфуфыренный в полосатое негр, жевал жвачку и разглядывал Быкову бороду. На голове у негра сидела лазоревая тюбетейка, а по сторонам утонувшего в лоснящихся щеках плоского носа сидели малюсенькие стекла черных очков на стальных дужках.
— Брат, — сказал бархатным хриплым голосом негр, и Маллиган сразу определил, откуда в звучании автомата эти волшебные щекочущие гармоники: негр просто-напросто снял их со своего голоса анализатором, чуть-чуть обработал и ввел в программу синталайзера… Класс! Обязательно выпросить параметры, или на дискету согнать… Да, так вот, негр сказал:
— Брат. Мало того, что ты белый, так ты еще и руки не помыл, а уже тут вражничаешь над моим аппаратом. Не выйдете ли вы, как воздух из презерватива?
— Кочумай, звукач, — миролюбиво произнес Маллиган. — Звук ты строил? Наотмашь, чувак, наотмашь!.. Слыхал я звук, слыхал и тишину, но у тебя тона, чувак; я впечатлен, как пьянист от «Стейнвея» враз! Какую ты фишу, чувак, нарулил в средневысоком горизонте!
— Йёп! — сказал негр. — Да ты слыхал слухи, как я отпасаю! Ну так а чего же ты меня не знаешь? Я — мистер Бабба Бубба Третий. Живу тут, уши чушам поливаю, со знанием дела, да только от моего знания дела рыба не крупнеет. Ты кто?
— Я — Дон, с Дублина. Пою, играю.
— Звукач? Пьянист? Скрипун? Сидюк?
— Я на гитаре. Наша фирма старая. Подпольная.
— На "карасе"?
— Да… долго рыбачил. Слушай, Бабба Бубба Третий, а каких помоев ты в космосе? Тебя ж в любой каминный зал оторвут, штаны на месте остановятся! С твоим-то звуком?
— Не в мази по грунтам шиться, — сказал негр.
— А… — понимающе сказал Дон. — По музыке или только?
— Только, — сказал Бабба Бубба Третий. — Я сам с Америки, ну, ширанул одну, а она перекинулась, жабка, — братва ко мне подошла. Я — что, я музыкант, мне с братвой в гопу не берлять… Отвалил с попуткой, только вот инструмент и захватил. Вот тут подсел, место тихим показалось. Ты пьешь? Куришь? У меня столик. Сто лет, как с братом не перекуривался.
— А в других точках наши не сидят? — спросил Бык. — Не один же ты на станции?
— Такой — один, — сказал Бабба Бубба Третий. — У тех бананы в ушах, а в колонках — поролон. Есть один, с административного яруса, но дерьмо он, кона не знает, а знает он одни исключительно ноты. Садись, Дон, выпьем и выкурим.
— Ну, ноты-то кто нынче не знает, — сказал Дон.
Усаживаясь за столик неподалеку от эстрады, Дон вспомнил про капитана Ристалище. Он завертел головой. Капитан Ристалище успокаивающе махнул ему рукой от стойки, — сидел капитан стакан об рюмку с долговязым гомосапиенсом и общался.
— Старуха! Подай моего вдвое! — сказал Бабба Бубба Третий в микрофон на столе. Расположился он за столом замечательно обстоятельно, словно в ближайшие сто лет вставать ему ни в какую. Разложил справа от себя телефон, "волшебный ключ" от музыкального автомата, кредитную карточку; поднявшийся в центре столика поднос придвинул, распределил на нем угощение привычно для себя удобно, снял очечки, уложил их в дорогой шитый кисет-ксивник, повесил его на бычью шею… Под подбородками у него блестела стальная полированная цепь. Каждый из огромных нежных пальцев Баббы Б. был унизан различных достоинств колесами. От него хорошо пахло, и вообще, было видно, что Бабба Бубба Третий — человек чрезвычайно цивилизованный и чистоплотный. Поднялся второй поднос. Бык никогда не отличался скромностью в потреблении внутрь еды и напитков. Но того, что было на подносе ему хватило бы на двое суток.
В руке Баббы Б.Третьего мягко засветился благородным багрянцем бокал, залитый на треть огненным командорским чаем. Бык принял вызов и поднес свой бокал, походивший на Баббин как две радиоактивные частицы, слегка наклонив его вперед, к бокалу собрата. Сосуды легчайше соприкоснулись, вызвав в мир тонкий, слабый, чистейший тон «H», музыканты слегка повернули к источнику звука правые уши и просмаковали, — это и был тост.
— Чуть низит, — сказал Дон тихонько.