2-я книга. Сенсетивы Галана

Мамочка Бэкси обняла Руниту за талию и, держа её за руку, что-то тихо говорила ей. Моя жена сосредоточенно кивала головой и так же тихо отвечала ей короткими фразами. В отличие от наших гостей, одетых очень нарядно, – мужчины были в черных смокингах, а дамы в бальных платьях, я был облачён в одну только белую тунику жениха, под которой на мне была надета белая полотняная набедренная повязка-ихон. На лёд я должен буду выйти в одном ихоне, а наш годойон Микки босиком и в одних только широченных фиолетовых шальварах-годолайтарах, подпоясанных широкими поясом из некрашеной кожи скального прыгуна, богато расшитом золотом, драгоценными камнями и увешанным различными кривыми барабанными палочками-ойтонами. Таков был традиционный варкенский наряд барабанщика-годойона в любом клане.

Микки держал в руках здоровенный шестигранный барабан-годо, гранёный корпус которого был покрашен в ярко-синий цвет, а все металлические части блестели позолотой. Если приглядеться к синему годо повнимательнее, то было видно, что его лак покрыт тонкой сеточкой кракелюр, словно старинная картина. И это не мудрено, ведь этому барабану было уже добрых тридцать тысяч лет и потому я над ним так трясся. Наш славный годойон Микки прижимал барабан к своей груди так трепетно и нежно, словно он был круда клана Мерков Антальских. Даже Сорквику он не позволил прикоснуться к синему годо, сердито буркнув, что расстроить этот инструмент способен любой дурак, а вот вернуть ему прежнее звучание сможет далеко не каждый и он не намерен долбаться с барабаном-годо несколько часов прежде, чем он снова станет звучать так, как надо.

Сорквик насупился, но дулся не более пяти минут, так как Нэкс приволок ему пластиковую погремушку точно такого же вида, на которой я сам давал побарабанить всяким любителям ритуальной варкенской музыки. Пожалуй, нужно родиться варкенцем для того, чтобы понять разницу между грохотом этого пьезоэлектрического чудовища и настоящим пением барабана-годо, от которого душа то уходит в пятки, то выпрыгивает наружу. В Микки, похоже, после того, как в роботехнической лаборатории изготовили его поликристаллический мозг, вселилась душа какого-то варкенского круда, которую Великая Мать Льдов послала обратно в мир людей. Когда я рано утром заглянул на свой корабль, то услышал как он репетировал и сразу же понял, что он прирождённый годойон, которого обстоятельства заставили стать боевым пилотом.

Не выпуская из пилонов посадочного шасси, Нэкс подвесил "Молнию" на антигравах в самом центре выбранной нами льдины и зажег все прожектора. Настала пора нам с Рунитой выйти на лёд и завершить наше варкенское бракосочетание церемонией запечатления, – архоматейдом. Я поднялся из кресла первым и поклонился своим посаженным родителям, которые должны были вывести меня из корабля на лёд. Затем встала Рунита и поклонилась Сорквику. Император взял её под руку и степенно повёл к выходу, хотя ему вовсе не улыбалось выйти из теплой, уютной навигационной рубки в жуткую морозную и ветреную ночь. За него я нисколько не волновался, как не волновался за дюжину тех галанцев, которые должны были установить на льдине светильники и резной, золоченый помост для Микки и его синего годо.

На всех моих друзьях была надета вместо исподнего варкенская мягкая броня, в которой можно спать прямо на льду, да, к тому же, все они прошли через варкенский реаниматор, а потому лёгкий морозец не был им страшен. Другое дело Рунита, ведь на ней под золотым панцирем не было надето даже ночной рубашки, а я не имел права согреть бедняжку. Однако, мою жену лютый мороз и сумасшедший ветер, который резко усилился, похоже, нисколько не пугал. Чтобы не тащить на себе золотую броню, она просто заставила свой свадебный кимон лететь над полом, а сама только делала вид, что перебирает ногами. К тому же от золотого кимона веяло теплом, словно от горячей печки.

Мы спустились по эскалатору носового траппа на лёд, я сбросил с себя свадебную тунику, ей было суждено, как и всему остальному остаться на льдине, а мои друзья выстроились широким кругом и принялись вбивать в белоснежный наст двухметровые золотые ритуальные светильники. Их было ровно семь штук. Цифра семь вообще является для нас, варкенцев, священной. У Великой Матери Льдов было семь мужей и семь раз она в муках рожала своих дочерей. Ровно семь заветов она оставила своим прекрасным дочерям и потому обелиск-ойон тоже имеет семь граней. Микки взобрался на свой золочёный помост, поставил синий годо на подставку, взял в руки самые большие барабанные палочки-ойтоны и встал наизготовку. Уж его-то совершенно не беспокоили ни мороз, ни ветер.