После этого Едигей гордо взглянул на меня, оглянулся и махнул рукой. И в комнату начали заходить монголы. Сначала я ничего не понял — каждый из заходящих в комнату людей вносил небольшой тяжелый мешочек, клал его на пол и выходил из комнаты, уступая свое место следующему монголу. Между входящими и выходящими узкоглазыми ребятами я не видел никакой разницы, как между клонированными овечками. Через пять минут рядом с седлом возвышалась куча из кожаных мешков, каждый из которых был размером примерно с заварочный чайник. Когда процедура вноса мешочков закончилась, мы с Едигем посмотрели друг другу в глаза. Мой взгляд выражал абсолютное недоумение, а взгляд монгола был полон гордости от отлично выполненной работы. Мне эта сцена больше всего напомнила древнюю легенду о камнях и Чингисхане, только роль булыжников сейчас играли кожаные мешочки, а Едигей в отличие от Тимучина радостно лыбился и с этими аксессуарами разговаривать не желал.
— И что это? — первым нарушил молчание я.
— Где? — удивился Едигей.
— Только что — что это было? — начал закипать я, то ли от собственной глупости, то ли от сюрреализма создавшейся ситуации.
— Где? — еще сильнее удивился монгол, и почему-то начал оглядываться.
— Вот это — что! — не выдержав, почти проорал я, показывая пальцами на гору из мешков, которая была выше огромного драконьего седла.
— А! — моментально успокоился Едигей, и гордо произнес: — Это сто тысяч еврази!
— Ты наличными притащил всю сумму, да еще железной мелочью что ли? — удивленно прошептал я.
— Почему железной, — обиделся монгол. — Железки ржавеют быстро, только медь!
Руководство, бухгалтерия и я дружно раскрыли рты и синхронно переводили ошарашенные взгляды с гордого монгола на кучу кожаных кошельков, далее на седло, а затем снова на монгольского детектива, и с каждым новым кругом глаза у присутствующих ветеранов офисной жизни раскрывались все шире и шире.
— Как же это пересчитывать… — убитым голосом нарушил молчание Дмитрий.
— Зачем считать, — оскорбился Едигей. — Тут все точно!
Следующие пять минут мы с монголом морально давили на представителей официального московского предпринимательства, взирая к совести, чести и достоинству, как их, так и всего монгольского народа. Я, правда, больше напирал на то, что пересчет мелочи займет пару дней, и я точно столько времени находиться здесь не намерен. В конце концов, нашелся выход — решили обратиться в банк и сдать этот медный ужас в кассу. Сразу мысль об этом никому в голову не пришла по причине нестандартности ситуации — все привыкли из кассы брать наличность, а не сдавать ее туда. При обращении к сбербанковскому телепорт-банкомату, которым в обязательном порядке были оборудованы все офисы, возникла дополнительная трудность — аппарат отказался принимать наличность без вбивания номера договора. Ситуация тоже оказалась решаемой — тут же начали составлять договор между детективным агентством Едигея и конторой, где главою числился Александр. И вот тут произошла история, которая в тот раз ненадолго выбила всех из колеи предпринимательства, а потом навсегда вошла в нашу жизнь.
Сначала Саня прочитал бумаги Едигея, сел на стул и заплакал. Из его ослабевших рук договор, как переходящую эстафетную палочку, взял Дима пристроился на своей табуретке, прочитал первые строки и завыл, как раненный гиппопотам. Следующим в этой череде жертв (не иначе дело рук седла) был я. Прочитав шапку договора, я, хоть и готовый почти ко всему, исходящему от моего монгольского товарища, поперхнулся и круглыми от удивления глазами уставился на доброжелательно улыбающегося детектива.
— Раньше же было слово «Изворотливый», — умудрился выдавить я.
— Вчера вечером перерегистрировал! — гордо сказал Едигей.
— И зачем? — продолжал недоумевать я.
— Не нравилось тут никому название, и сокращать нельзя, как вы любите. Все поменять и начать с чистого листа — давно назрело решение, — после этой витиеватой фразы я с уважением посмотрел на монгола, он подбоченился и гордо сказал: — Я и подумал, что мы здесь первые, но надеюсь не последние монгольские детективы! Потом я долго сидел со словарем синонимов, и нашел правильное слово…
— Якорный Батор, — в этот момент с восхищением произнес Александр, почему-то сделав ударение в слове «батор» на букву «О», и в его устах это выглядело так, как будто он грязно выругался.
— Не батОр, а бАтор, — привычно поправил я Саню, потом повернулся к Едигею и сказал: — Вот только сокращать название вашего агентства по-прежнему не стоит.
— Почему? — обиженно удивился Едигей.
— Не стоит и все, — не стал я вступать в полемику, не удержался, отвернулся и тоже вполголоса выругался: — Якорный батОр…