Не следует рассматривать все выше написанное как какое-то обвинение. Лично мне, в общем-то, не в чем упрекнуть Надежду Васильевну, мне от нее доставалось довольно мало кнутов и довольно много пряников, я был у нее в целом на хорошем счету. Так что все нормально. Просто я никогда больше не испытывал настолько сильного морального давления (за исключением срочной службы в Советской армии, но это, как вы понимаете, совсем особое дело).
Удивительно — никак не могу вспомнить фамилию Надежды Васильевны. Может, оно и к лучшему.
На внутреннем фронте без перемен
По страницам советской прессы 1920-х
«Буревестник», № 3, 1924
Выходной день
Услышав звонок, Варвара Павловна Таманцева, очаровательная женщина, имевшая в своем распоряжении чудную квартирку и незастрахованную домашнюю работницу Лушу, поспешила открыть дверь. Эту незатейливую работу пришлось выполнить потому, что Луша была послана с поручениями на весь вечер.
Открыв дверь, Варвара Павловна замерла на месте. Перед ней стоял неизвестный товарищ в кожаной куртке с каким-то замочком на груди. В руках неизвестного был портфель. Варвара Павловна сообразила все в одну секунду... Да, да, безусловно, он! Обследователь жизни прислуг! Об этом теперь много пишут и говорят... За эксплуатацию прислуги штрафуют, арестовывают, высылают... А Луша не застрахована! О, боже!
Варвара Павловна учла все это сразу, и гениальный план проник в ее белокурую головку. Она непринужденно вставила наманикюренный палец в ноздрю и нараспев спросила:
— Вам кого, барыню? Ей нет!
Гражданин удивленно взглянул на двухкаратное кольцо, украшавшее ковыряющий палец, и сказал:
— А вы, гражданочка, кем здесь будете?
— Мы — прислуги, — заявила Варвара Павловна, меняя ноздрю:
— Завсегда в них состояли на страже интересов, и не надо нам монахов, и не надо нам попов!
Фраза произвела на товарища хорошее впечатление. Он с любопытством взглянул на кротовую жакетку, прикрывавшую белые плечи Варвары Павловны. А она, уже увлекшись своей ролью, продолжала:
— Ох, какая у меня барыня! Прямо не поверите, прямо политкаторжанка душой! Вот заместо прозодежды — жакетку выдала мне... А работы у меня — час в сутки... Ничего барыня мне делать не позволяет... Все говорит, что от работы маникюр на мозолистых руках портится... И притом, какая она антирелигиозная! Бога — чертыхает всегда! Ей бы в Женотделе при Наркоминделе делегаткой быть, а не то, что так! Вот какая у меня барыня, тов. обследователь!
При последнем слове гражданин самодовольно улыбнулся и положил руку в карман. Увидев этот жест, Варвара Павловна засуетилась еще больше...
— Так что, тов. гражданин-обследователь, вы уж все запишите! И что жалованья я получаю по индивидуальному бону на культпросвет 100 рублей ежемесячно, и что в Ялте я в этом году со всеми прочими трударями все лето жила, и что барыня моя вполне безусловная кандидатка по образу мыслей и прочее...
Но тут гражданин вдруг взглянул на чудную обстановку гостиной и громовым басом заорал:
— Эксплуатируют тебя здесь, домработница. Хозяйка ваша — гиена! Вы — несознательны. Вам глаза деньгами и Ялтой закрывают, а свободы у вас нет!
Варвара Павловна побледнела... Хотелось угостить товарища вином, привезенным с юга шоколадом, словом, чем угодно, лишь бы он не оштрафовал хозяйки, чудной, щедрой, безбожной, отзывчивой и лояльной... А гражданин продолжал:
— Да, свобода твоя заперта в эти комнаты, и нет у тебя выходного дня, как нет солнца в темнице!
— Выходного дня нет? — возмутилась Варвара Павловна, — да у меня десять выходных дней в неделю, не считая октябрьских праздников и 1 мая. Моя барыня меня всегда для охраны труда и материнства гулять высылает.
— Не верю! — прогремел гражданин. — Докажи, что ты трудовая дочь, а не приспешница!
— Выходи сейчас гулять! Небось, слабо? Трусишь, да?
— Я? Нисколько!.. — И, надев манто, Варвара Павловна вышла с неизвестным на улицу. Прощаясь на улице, добрый товарищ говорил:
— Вот что, дорогая! Я буду следить за тобой! Раньше десяти не возвращайся, а то я пойму, что ты с капиталом заодно! Пойди в домпросвет на лекцию и запишись в друзья радио! Это вашей сестре необходимо!
Возвращаясь поздно вечером домой, усталая от новых впечатлений, Варвара Павловна заметила три вещи: взломанную дверь, почти пустую квартиру и записку, приколотую к люстре. На записке было:
«Уваж. гр. Может, я виноват, но вы абсолютно политнеграмотны. Я на арапа звонил, а увидел вас, думал — засыпался. Но от вас идейная мысль исходила, и я воспользовался. Звиняюсь. Уважаемый вас (подпись неразборчива)».
М. Коварский
«Будь жив!», № 2, 1925
Хихинька (Такие бывают)