20 секунд

Лёня только успел увидеть дуло, смотрящее прямо в него. Чёрная сталь резко дёрнулась. Раздался звук лопнувшего пакета с воздухом. Только очень сильный. Заложивший уши. Тонкий писк и звон влетели в голову парня. Они дезориентировали, убивали посторонние звуки, сужая известный мир до одной точки. И тут же что-то ударило парня в грудь.

Кажется, послышался новый хлопок. Вдалеке кто-то закричал, продираясь через писк в голове. Потом и этот приглушённый крик пропал в ещё одном хлопке.

Лёня стоял на месте, не в состоянии отделить звуки в голове друг от друга, или хотя бы разобрать какой-то один из них. Он смотрел на чёрную сталь в руке у мужчины. Лёгкий дымок тянулся из дула пистолета. Женщина сидела на корточках, одной рукой прижимая к себе ребёнка, а другую приложив к уху. Её муж без движения стоял на широко расставленных ногах недвижимым колоссом, сжимая левой рукой пистолет. Он смотрел на силуэт Лёши, падавший на снежный наст от прямых попаданий в грудь. Падал он почему-то слишком медленно, как в компьютерной игре. И времени как будто хватало взглянуть на себя самого до окончания этого падения. Лёня наклонил голову и обнаружил дыру в старой куртке. Из неё выходил слегка заметный белый пар. Он судорожно искал молнию на куртке. В грудине жгло. Ноябрьский холод отступил. Почему-то стало невыносимо жарко, а на лбу моментально выступила сетка испарины. С трудом Лёня отыскал собачку молнии и резко потянул её вниз. В сером свитере также зияла дыра. А из неё что-то сочилось наружу. Парень потрогал дыру указательным пальцем. Почувствовал только обжигающую боль и что-то липкое. В свете фонаря он рассмотрел палец. Верно, кровь.

Лёню затрясло. Жар завладел всем телом, а не только огнестрельной раной, из которой как будто пахло палёной плотью. Он поднял взгляд на стрелка. Тот продолжал стоять напротив в паре шагов от парня, что-то спрашивая. Звон мешал разобрать слова. А Лёня не умел читать по губам.

Женщина и ребёнок уже бежали к дому по нетронутому белому ковру, оставляя на нём некрасивые длинные следы. Ни Милены, ни Егора рядом не обнаружилось.

Всё как-то пошло не так. Не туда. Очень глупо. В глазах же Владислава читался не только страх, но и твёрдое убеждение в том, что он поступил так, как подобало. Он всё еще наставлял пистолет на Лёню, а тот смотрел прямо в дуло, и видел портал, засасывавший его. Туда он и провалился.

Внезапно ноги подкосились, и Лёня ничком грохнулся на спину, ударившись затылком об асфальт. Но боль почувствовалась не сильно, как будто обитала где-то далеко. Она сконцентрировалась по большей части в груди и не собиралась покидать её. Парень повернул голову влево. Странно, его щека не чувствовала снега под ней, колкой прохлады и покалывания. Как, наверное, уже ничего не чувствовал и Лёша. Его тело без движения лежало в стороне. Лёня провёл тыльной стороной ладони по снегу. Ничего.

Паника наконец накатила волной, закружив и подавив остальные эмоции. Осталась лишь она, звон в голове и горящая дыра в груди. Мысли рождались и тут же умирали. Перед этим путались между собой, завязываясь в узлы и уходя ко дну. О чём можно было сейчас думать? Лёня не мог ничего на это ответить. Он судорожно пытался взять себя под контроль, но ни его голова, ни его тело больше не слушались хозяина. Он ещё барахтался, пытаясь повернуться на бок, но тщетно. Парень действительно тонул, водя руками в воздухе, поглаживая горящую грудь.

Воздуха не хватало. Не каждый вдох втягивал его в лёгкие. Казалось, что где-то уничтожили весь кислород, но над Лёней навис мужчина, не испытывавший никаких затруднений с дыханием.

А может никто и не стоял рядом. Голова подростка запрокинулась к небу. Он точно видел только две вещи: тьму и фонарную лампу прямо над собой. Пытаясь сделать вдох, пытаясь позвать на помощь и приподняться, вернув контроль над телом, Лёня не отводил взгляда от яркого света. Вокруг него начали плясать звёздочки горчичного цвета. Их становилось больше и больше, а голову как будто сдавливало повышавшимся внешним давлением. Пропало ощущение жара и холода, боль в ране постепенно уменьшалась. Но и тело как будто пропало. Лёня вдруг смог выловить из мыслей лишь одну: он чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег чьим-то могучим усилием. Рыбой, попавшейся на крючок, а теперь погибавшей в агонии.

Он ещё мог сказать, кто он есть. Если бы умел шевелить губами и издавать понятные другим людям звуки. Однако, всё пропало из поля зрения, из головы. Свет фонаря становился ярче, а тьма вокруг него наоборот сгущалась. Может быть это веки закрывались, не в силах противиться раздражающему свету. Но вот в чём дело: фонарный свет вовсе не раздражал. Лёня смотрел на него и в некоторых мыслях умолял его не гаснуть, хотя тьма начала выдавливать световое пятно в центр, уменьшая размер.

Оболочка, в которой Лёня оказался, перестала принадлежать ему. Она перестала находиться где-то, чувствовать что-то. Остались только ограждающие стены и мысли, пришедшие в относительный порядок на короткий период времени.