2000 №5

Когда русские люди в конце X века оказались насильственно крещены, они не были внутренне готовы для принятия веры в единого творца и тайно продолжали поклоняться языческим богам. Прошло не одно столетие, пока в сознании верующих установилось странное равновесие из христианских и языческих начал. Но не обучаемые церковью, не развивавшие в себе личность, способную делать выбор и нести ответственность за свои поступки, под вечным страхом Божьего наказания они по-прежнему инстинктивно держались вместе, как прежде, — родом и искали поддержку у душ предков, как дети — у родителей. Древний обычай почитать души предков и просить их помощи закрепился и в православном культе умерших родственников. Подобного культа нет в других христианских конфессиях.

«Образ» великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича (прозванного «Тишайшим») (1629–1676). Неизвестный художник XVII века. Представляя царскую власть как богоустановленную, подданные считали монарха единственным источником не только права, но и «всякой милости» и справедливости.

Пожалуй, справедливо говорить о сознании русских людей той поры, как о своего рода «детском» или «отроческом». Действительно, именно дети любят своих только потому, что они свои. Дети боятся, а значит, не любят чужих только потому, что они чужие. Именно дети инстинктивно ищут защиту у отца и матери. Не потому ли царь стал для русского человека царем-батюшкой, надежей и покровителем? (Об этом несколько позже.)

Это состояние «детскости» поддерживалось у наших предков самой жизненной средой. Например, в церкви библейские и евангельские герои, а в жизни персонажи народных сказок, былин, песен всегда представали без полутонов — либо положительными, либо отрицательными. Таким же черно-белым, наделенным добрыми и злыми силами воспринимался окружающий мир. Может быть, эта «детскость» характера людей XVII века с их полярными оценками окружающего мира помогает, хотя бы в какой-то степени, объяснить странную особенность русского характера — тяготение к крайностям разного рода, неумение «ни в чем меры держать, средним путем ходить». Именно так с горечью определил это свойство русского характера в XVII веке Юрий Крижанич, подметив его у сородичей. (Южный славянин, он приехал в Москву с идеей объединения всего славянского братства.) Быть может, с этих позиций станут понятными крайне эмоциональные, чрезмерные, с протестами и групповыми самосожжениями реакции, которыми характеризовался русский церковный раскол в XVII столетии. Слова «по своему обычаю сверх меры», пожалуй, можно считать ключевыми для русского характера во все времена. Здесь можно найти множество примеров — и исторических и будничных.

Владимир Святославович, или Владимир Красное Солнышко (?—1115). Принял православие в 998 году, что надолго определило духовное развитие Руси.

_{Иллюстрация из книги «Портреты, гербы и печати большой государственной книги». 1672 год.}

Любовь к своим чадам, забота об их душе бесспорна. Эта мысль, по-разному высказываемая, вновь и вновь звучит в своде христианских жизненных установок. Детей следует любить и беречь. Отец должен хранить своих чад, как свою душу, как зеницу ока. Необходимо заботиться о чистоте их телесной, оберегать их от всякого греха. Детей необходимо «страхом спасати», видимо, прививая им мысль об ответе перед Богом. Однако система воспитания, предписывавшаяся церковью, была, мягко говоря, суровой. Вопрос о том, можно или нельзя «пороть» детей для их блага, а заодно и блага родителей, тогда просто не стоял. «Воспитай детище с прещением и обрящеши о нем покой и благословение»; «Казни [наказывай] сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою, и даст красоту душе твоей».

К мысли о необходимости строго воспитывать с наказаниями «Домострой» обращается неоднократно. Более того, особая жестокость наказания преподносилась как особая забота о душе ребенка: «И не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравее будет, ты бо, бия его по телу, а душу его избавлявши от смерти». Любопытный штрих: слово «наказывать» получило в русском языке смысл и поучения и наказания. Ну а само наказание? По-видимому, оно должно было олицетворять Божий суд, только на земле. Сегодня, пожалуй, трудно себе представить, как это можно, любя своего ребенка, как свою душу, бить при этом младенца «жезлом», да еще и «не ослабляя»? Странные, несовместимые крайности, природу которых следует искать, по-видимому, все в том же неумении «средним путем ходить».