2000 № 9

Теперь он полулежал лицом кверху, опершись на локти и бездумно уставившись на медленно темнеющее небо. Рядом с ним бестолково пристраивался уродец, в которого превратил себя Симфотакис. Уродец молчал - то ли по недосмотру, то ли из чувства вредности, весьма ему свойственного даже в менее критических ситуациях; Симфотакис не озаботился монтажом какого-нибудь говорящего устройства, оставалась лишь надежда, что, по крайней мере, он слышит. Таким образом, Пилот остался совсем один - Мэллар с его Диагностом и выводком заполошных серверов был для него деталью чуждой и враждебной обстановки. Он не мог считать Мэллара компаньоном, он остался один на один с болезнью, которая то ли съест его, то ли измучит - тоже не слишком желательная компания.

Дул слабый холодный ветер, пахнущий синаконом и еще чем-то неуловимым. Синаконом пропахло все. Особенно сильно это ощущалось, когда Пилот бросал случайный взгляд на плантацию. Казалось, плантация была везде, и поэтому он предпочитал смотреть в небо.

Он только сейчас начал понимать, что пожертвовал собой, в сущности, без особых причин. Индекс девяносто семь остался индексом девяносто семь, а то, что и сам он заразился этой болезнью, никакого отношения не имело к той задаче, которая была перед ним поставлена. Простейшей, в общем, задаче: перевезти в Метрополию собранный синакон. И ребята эти, маргинальные (а некоторые просто вредные), и сам Пилот, куда менее маргинальный, вполне достойный член общества, перед этим индексом были просто ничто. Ноль, исчезающая величина, которой он обязан был пренебречь. Чтобы не случилось беды - там, непонятно где, но беды. Страшной, может быть. Непоправимой.

- А вот ты, например, женат? - спросил вдруг Мэллар, с видимым облегчением усаживаясь на один из серверов. Тот сразу обвил его щупальцами, прижался почти любовно - на близком расстоянии от Мэллара исходил сильный знак нездоровья.

Пилот с удивлением воззрился на него.

- Нет, а что?

- Ох, извини, не подумал, - сказал Мэллар, - а девушка у тебя хотя бы есть? Такая, чтоб хоть куда за тобой?… Вечер-то какой!

Вечер действительно был всем вечерам вечер, почти земной, с огромным багровым шаром на горизонте, с невыразимо трогающей палитрой облаков, с темными, вечно спокойными вершинами, с близкими стволами деревьев, покрытыми корой в разводах абстрактных форм и зияюще трагических колеров, с теплым, ласкающим ветром и легким невнятным шумом, который правильнее было бы назвать фоном. Такой вечер побуждал к порывистому вздоху и на миг зажмуренным векам.

- Ты меня о девушках спрашиваешь, о том, женат я или еще нет, с горечью сказал Пилот. - Какая же ты все-таки сволочь! Нет, я понимаю, тебе надо было спасти друзей - они для тебя индекс девяносто семь…

- Какие там девяносто семь, милый?! Все сто - да еще в сотой степени. Самое большое число в мире - гугол называется.

- Они для тебя самое важное. А меня ты заразил смертельной и мучительной болезнью, и не факт, что мне удастся выбраться невредимым.

- Э-хе-хе, - сокрушенно сказал Мэллар. - Как ты все-таки странно воспринимаешь ситуацию. Я тебе прямо скажу… нет, ну вечер-то какой, как же я их люблю, вечера такие! Да, так я тебе скажу абсолютно прямо - это все Интеллектор.

- Какой интеллектор? Симфотакис, что ли?

- Да нет, я говорю про Интеллектора с большой буквы… Ну как тебе объяснить?… Прочитал я однажды у одного очень старинного и не очень известного писателя, из тех времен, когда писали еще куриными перьями на специально выделанных телячьих кожах, стоя перед подставкой… как же она называлась-то?… Так вот, прочитал я у него - тогда интеллекторы только-только еще начали появляться и назывались, если не ошибаюсь, арифметическими машинами. Или машинами для расчетов, это при желании уточнить можно. И писатель тот очень против тех машин восставал.

- Мамма-Г, что ли? - с явным пренебрежением спросил Пилот.