2000, Осколки

Светило солнце. Сверкали ветки, покрытые инеем. Бомбошка выглядела совершенно неземной, Мэриголд была практически трезва, Уортингтон снял свою шоферскую фуражку, почтительно обнажив лысину, четверо детей постучали кулачками в стенку гроба, словно надеялись разбудить отца, Ллойд Бакстер произнес краткую, но достойную надгробную речь. Весь мир скачек, от распорядителей Жокейского клуба до служителей, разравнивающих дерн, сперва теснился на скамьях в церкви, а потом высыпал на холодное кладбище рядом с храмом, наступая на поросшие мхом старинные плиты. Мартина уважали, и все явились отдать ему последние почести.

Места для новых захоронений находились на склоне холма, примерно в миле от церкви, и погребальная процессия прибыла туда на катафалке и в тяжелых лимузинах, тянущихся следом. Бомбошка плакала среди погребальных венков, в то время как человека, с которым она ежедневно ссорилась, медленно опускали в тихую, гостеприимную землю, и я, которому пришлось организовывать вторые похороны за месяц (первой была моя мать), прозаично удостоверялся, достаточно ли горячего пунша привезли поставщики провизии и заплатили ли певчим. Что поделаешь, смерть - тоже дорогое удовольствие.

После того как сотни людей, прибывших проститься с Мартином, напились, наелись, поцеловали Бомбошку и удалились, я подошел к ней, чтобы тоже проститься. Она разговаривала с Ллойдом Бакстером и как раз осведомлялась о его здоровье.

- И не забывайте принимать таблетки! - настойчиво сказала она. Бакстер смущенно пообещал, что не забудет. Он кивнул мне с такой холодностью, словно бы никогда не являлся ко мне с бутылкой шампанского, ища общества.

Я похвалил надгробную речь Бакстера. Он принял похвалу как должное и с некоторой неловкостью пригласил меня поужинать с ним в «Драконе Вичвуда».

- Не надо, не ходите! - воскликнула встревоженная Бомбошка. - Побудьте у нас еще одну ночь. Вы с Уортингтоном просто приручили детей. Дайте хоть еще одну ночь провести спокойно.

Я подумал о Мартине, извинился перед Бакстером и остался помогать Бомбошке. После полуночи, когда все в доме, кроме меня, спали, я уселся в просторное и мягкое кресло Мартина в его «логове» и принялся думать о нем. Я думал о его жизни, о его достижениях, и в конце концов мои мысли перетекли к тому последнему дню в Челтнеме, к видеокассете и к тому, что было на ней записано.

Что такого мог знать Мартин, что требовало столь сложного хранения? Я не имел ни малейшего представления. Надо сказать, что Бомбошка, конечно, была премиленькая дамочка, но хранить секреты она не умела совершенно. Тайна, доверенная Бомбошке, оставалась тайной до первого задушевного разговора с лучшей подругой. Немалая часть бурных ссор между нею и Мартином возникала из-за того, что Бомбошка выбалтывала кому ни попадя услышанные ею от Мартина предсказания относительно перспектив той или иной лошади.

Я сидел в кресле Мартина, предаваясь скорби. Близких друзей всегда слишком мало. И терять их всегда больно. Эта комната была до такой степени наполнена Мартином, что казалось, если я обернусь, то увижу, как он стоит у книжного шкафа и выискивает в каталоге результаты какой-нибудь скачки. Ощущение присутствия Мартина было настолько отчетливым, что я и в самом деле обернулся. Но, конечно, никакого Мартина там не было. Только ряды книг.

Я подумал, что, наверно, пора проверить, все ли двери заперты, и проспать последние несколько часов, которые мне предстоит провести в его доме. Несколько недель назад я одолжил Мартину пару книг по старинному стеклоделию, и, поскольку эти книги лежали на длинном столе у дивана, я решил, что сейчас самое время их забрать, чтобы не беспокоить лишний раз Бомбошку. Наверное, одна из тех вещей, которых мне будет не хватать больше всего, - это неутолимый интерес Мартина к старинным, чрезвычайно сложным в изготовлении чашам и кубкам.

Утром, прощаясь, я мимоходом упомянул, что забрал книги.

- Хорошо, хорошо, - рассеянно сказала Бомбошка. - Жалко, что вы уезжаете.

Она снова одолжила мне Уортингтона, чтобы тот отвез меня в Бродвей на ее белой машине.

- Вовремя вы отсюда сматываетесь. Еще немного, и Бомбошка бы вас в два счета заловила, как липучка муху, - грубовато заметил Уортингтон, отъезжая от дома.

- Она сейчас так несчастна! - с возмущением возразил я.

- Она хорошенькая и хваткая. Раз попадешься - век не отцепишься, - усмехнулся Уортингтон. - Потом не говорите, что я вас не предупреждал.

- Такая же, как Мэриголд? - поддразнил я. - От Мэриголд, я смотрю, тоже так просто не отделаешься.

- Я-то от нее могу уйти в любой день, когда захочу! - ответил Уортингтон и улыбался на протяжении нескольких миль, как будто сам верил в то, что сказал.

Остановившись перед моим магазином в Бродвее, Уортингтон сказал уже серьезно: