2000000 километров до любви. Одиссея грешника

Обосновавшись в Индии, я горячо поверил в то, что индуизм – это мое будущее. Нет, я больше не буду вступать в секты. Я буду следовать подлинной религии, примкну к истинно верующим людям, которых так много в этой стране. Наверное, так мне удастся решить все свои проблемы. Но удастся ли мне разгадать загадку жизни? Я медитировал и молился вечному бытию – Брахме, практиковал йогу, изучал астрологию, почитал праздники, участвовал в храмовых ритуалах, простирался перед статуями индуистских богов, полубогов и демонов. За семь лет я исколесил всю Индию вдоль и поперек, проехал более тридцати тысяч километров. Карабкался в Гималаи и добрался до самой южной точки полуострова. Посетил храмы Брахмы, Шивы, Вишну – трех главных божеств. Встретился со многими современными учителями духовности, например с Саи Бабой, который, надо сказать, меня сильно разочаровал.

Во время этих путешествий, сопровождавшихся интенсивными медитациями, у меня открылись особые способности. Я мог просто посмотреть на человека и определить, в каком психическом состоянии он находится. Кроме того, я получил дар медиума, который использовал для общения с уже умершими великими индийскими гуру. Это был особый контакт: они передавали мне сообщения из «запредельных миров». Этот опыт захватил меня и преисполнил гордостью, я уверился, что действительно особенный, избранный. Пожалуй, я и сам могу быть гуру. Правда, мое собственное душевное состояние так и не менялось к лучшему.

Постигая доктрины индуизма, я усвоил ряд его философских основ, в том числе учение о карме. Этот закон можно описать просто: «Что посеешь, то и пожнешь». Также я принял на веру идею реинкарнации. Она мне показалась вполне логичной.

И все же в глубине души я чувствовал, что европейскому сознанию индийская религия совершенно чужда. Богом мог стать любой предмет. Ты поклоняешься вообще всему, чему угодно: коровам, обезьянам, слонам, деньгам, людям, крысам и, конечно, – самому себе. Но как же установить личный контакт с такими божествами? Ответ на этот вопрос так и остался неясным. Кроме того, я заметил, что индуисты всерьез боятся демонов, которые, как оказалось, наделены почти таким же могуществом, как и боги. Никакой системы и порядка во всем этом, с моей точки зрения, не было. Впрочем, некоторая бессистемность казалась даже благом – значит, во всем этом не было рационализма и материализма. Поэтому западный критический разум, стремящийся все классифицировать и всему найти логические обоснования, и не мог в этом разобраться. К тому времени я уже твердо верил, что одной лишь логикой не постигнешь законов и тайн души.

При этом я полагал, что кастовое устройство общества, согласно которому все индийцы разделяются на пять социальных групп, мешает развитию. Вскоре разочаровался я и в учении о карме, которое, как поначалу казалось, объясняло многие жизненные события. Но затем я понял, что этот жесткий закон порабощает человека. Тот становится заложником прошлого и несет наказание за поступки других людей, живших до него. Особенно сильно страдали от кармической причинности те, кто принадлежал к касте далитов (неприкасаемых), – они не имели права получать образование, не могли занимать государственных должностей и овладевать многими профессиями. Представители четырех других каст смотрели на них свысока. С рождения далиты были самыми несчастными и всеми презираемыми существами. Они даже не имели права переступить порог храма, потому что тем самым оскверняли его. Брахман (представитель жреческой касты) никогда не пожмет руку неприкасаемому. Может, законы индуизма чем-то подобны расовой теории – апартеиду?

Я рассуждал так: любой индуист в ходе тысячелетних перевоплощений изо всех сил старается создать себе «положительную карму». И если он преуспеет, то это обязательно должно иметь некие внешние проявления. Значит, здесь должно быть много счастливых людей? Поначалу Индия действительно представлялась мне процветающей страной, где все довольны жизнью. Но после года в Калькутте стало ясно, что все совсем не так.

Индуисты отличались тотальным фатализмом, при этом людей вокруг с трудом можно было назвать освободившимися от эгоизма и поглощенности собой. О каком прогрессе и совершенствовании могла идти речь, когда даже крысы почитались как перерожденные святые души (мне довелось и такое наблюдать в Калькутте)? Нет, этот мир вовсе не перерождался к лучшему, и подтверждением тому для меня была нищета, которая царила в городе.