2005 № 10

О своей юношеской любви к локомотивам Дима Новиков давно позабыл. Он хотел стать Арбитром. А те, кто в разное время оказывался на пути к этой заветной цели, по разным причинам покинули управление. И никаких мук совести по этому поводу Новиков не испытывал. Ему лишь не давали покоя два Процесса — первый и последний. Как он опозорился на первом Процессе, знали все, но давно забыли. Четыре года с тех пор прошло. О неудаче на двадцать шестом Процессе не знал никто. Казалось бы, можно и не беспокоиться. Все улики он сумел вовремя уничтожить. Плохо только, что в порыве пьяной откровенности сознался во всем своей жене — Анне…

Массивная дверь Дома культуры приоткрылась. На крыльцо выскользнул мальчик лет двенадцати с книгами в руках. Новиков отметил про себя, что посетить местную библиотеку нужно обязательно. Из головы не выходила молодая женщина, которую он увидел за завтраком. Было в ней что-то особенное. Во взгляде, походке, осанке, повороте головы. И девять из десяти, что она работает либо в этом очаге культуры, либо в школе. Так что в школу тоже придется зайти. Или потолкаться где-то поблизости, чтобы появился формальный повод для более близкого знакомства…

За то время, пока Новиков проводил рекогносцировку местности, Жора успел протестировать оборудование и настроить защищенный канал связи с управлением через собственный спутник Минбеза. Решетку приемной антенны он довольно ловко замаскировал на крыше гостиницы.

— Спасибо, Георгий, — небрежно кивнул Новиков, разглядывая аналитическую справку. — Теперь моя очередь поработать. Обедайте без меня. Далеко не отлучайтесь. Ваша помощь может еще понадобиться…

Новиков плотно прикрыл дверь комнаты и опустился на жалобно скрипнувшую кровать. При дневном свете гостиница производила еще более гнетущее впечатление, чем ночью. Было по-прежнему холодно. Оставалась, правда, надежда, что ближе к вечеру комнату прогреет солнце. Справку, подготовленную Жорой, он сразу отложил в сторону. Сибирская горячка — это крепкий орешек. С длинной историей…

Первый известный случай Hysteria Siberiana произошел в Тобольской губернии в 1869 году и был зафиксирован земским врачом и писателем Владимиром Еремеевым в его записках о путешествии по Сибири, изданных по возвращении в Санкт-Петербург. Крестьянин Сысой из села Черное пахал поле. Неожиданно для всех он бросил свой плуг, остановил лошадь, посмотрел долго и внимательно на закатное солнце, а потом снял рубашку и, не разбирая дороги, побрел через пашню. Догнавшие его односельчане остановить Сысоя побоялись. На свое имя он не откликался. И вообще ни на что не реагировал. Невидящими глазами он смотрел только вперед. Шел и улыбался.

Шел он долго: четыре дня и три ночи. И все время на запад. При этом преодолел расстояние почти в три сотни верст, чем установил своеобразный рекорд, который до сих пор так и не перекрыт. На территории соседнего уезда крестьянин Сысой упал и мгновенно умер на глазах двух опешивших жандармов. Прибывший по требованию жандармов земский врач Владимир Еремеев признаков насильственной смерти на теле умершего крестьянина не обнаружил. Еремеев пришел к выводу, что смерть Сысоя наступила в результате остановки сердца. Все свидетели происшествия лишь разводили руками в недоумении.

Еремеев поговорил с крестьянами не только из села Черное: он объехал и другие села уезда, чтобы собрать более полную информацию. Не исключено, как он написал потом в своей книге, что от подобного недуга сибирские крестьяне страдали и ранее. Еремеев же назвал этот недуг Сибирской горячкой.

А мировую известность болезнь получила с легкой руки Харуки Мураками — дотошного корреспондента японского агентства новостей «Асахи». После подписания в Кенигсберге мирного договора между Россией и Германией в феврале 1917 года, бывший младший офицер двадцать седьмого полка Квантунской армии тайно проник на территорию России. По поддельным документам политэмигранта из Кореи расторопный японец проехал весь Дальний Восток и добрался практически до Урала. От этого путешествия осталась большая серия очерков, которую он позднее собрал в одну книгу и назвал «На Север от границы, на Запад от солнца».

Добавили известности Сибирской горячке спустя полтора десятка лет и французские экзистенциалисты — Жан-Поль Сартр и Альбер Камю, которые с восторгом писали о том, что более экзистенциального образа смерти, чем Сибирская горячка, и придумать невозможно. И еще целых два десятилетия молодые бунтари и европейские радикалы всех стран и всех мастей уезжали на поиски Смысловых Горизонтов во Внутреннюю Сибирь. Там и пропадали, естественно.

Интерес Европы к Сибирской горячке подогревался и регулярными сообщениями об эпидемиях. Причем большая часть этих сообщений была откровенной выдумкой ушлых газетчиков из «Гардиан», «Ле Фигаро» и «Санди Таймс». А те случаи, которые действительно имели место, никак не могли стать достоянием общественности, поскольку сразу закрывались российскими властями грифом «Совершенно секретно».