2008_ 30 (578)

Первый победный салют отгремел. Освобождены Орел и Белгород, а писем все нет. Тревожно на сердце. И вот в почтовом ящике — конверт, на нем — незнакомый почерк. Еще не распечатав, читаю на обороте: «Ранен 04.08.43, умер 06.08.43». Слезы брызнули из глаз. Так, держа в руках это письмо, побежал к маме на работу. Встречные с сочувствием смотрели на меня. Они не знали точно причины моих слез, но догадывались — в редкий дом не приходили похоронки. Увидев в моих руках конверт и слезы на глазах, мать сразу поняла, в чем дело. Обнявшись, мы плакали навзрыд, не стесняясь ее сослуживцев. Вечером плакали втроем, вместе с моим братом.

Потом, встречаясь на месте боев с фронтовиками, я узнал, что 224-й гвардейский стрелковый полк, в котором отец командовал батальоном, был брошен на штурм немецких оборонительных сооружений, расположенных на высоком берегу Северского Донца. Полк форсировал реку, захватил маленький плацдарм-пятачок и… в атаку. Немцам сверху удобно было бить, но командир полка Григорий Баталов вновь и вновь получал команду: «Атаковать!» Нет, это не был упрямый, безумный приказ. Это был тактический маневр, имитация нанесения главного удара. А настоящий-то главный удар нанес сосед с левого фланга. Он решил исход сражения в нашу пользу.

На этом проклятом пятачке нашла пуля отца. Два дня он боролся со смертью — жить хотел. О чем думал он на смертном одре? О том, что не дожил до Победы, а так хотелось! О том, что совесть его чиста — не прятался за спины бойцов. О том, что погибает не зря — дойдут наши до Берлина. Пусть без него, но дойдут! В его мятущемся сознании всплывали картины мирной жизни: наш двор, и мы, его босоногие сыновья, вместе со сверстниками играющие в войну, где тогда гранатами служили зеленые помидоры с соседнего огорода. И Волга, которую он еще пацаном запросто переплывал туда и обратно. Он как бы наяву чувствовал жаркие объятия жены, подарившей ему двух сыновей. А когда боль отпускала, шептал своему заместителю Ивану Курилову: «Напиши моим». Тот исполнил его просьбу — написал, а через неделю и сам сложил голову в боях за Харьков. Позднее пришла похоронка:«Ваш муж, Коноваев Михаил Александрович, верный…».

Иногда ловлю себя на мысли, а что стало с тем, кто стрелял в моего отца? Может быть он, немецкий солдат или офицер, так же как и мой отец, был тяжело ранен в том бою. О чем же он думал, умирая? Может, сожалел, что не прошел победным маршем по улицам Курска и Москвы? Едва ли. Скорей думал о том, почему должен умереть далеко от родного дома, в той чужой и непонятной для него России, нужна ли его смерть народу Германии? В его сознании наверняка, возникал образ любимой матери, и он в отчаянии понимал, что не придет она к его могиле, не прольет здесь горьких слез и не положит цветы, выросшие там, на далекой немецкой земле.

Война шла своим чередом. У кого-то отец убит. У кого-то жив, но воюет. Все равно нет их дома. Разница только в том, что одни ждут писем и волнуются, а другие уже не ждут и на чудо не надеются. Надо было собирать волю в кулак и бороться за выживание — каждая картошина, каждое полено дров давались с трудом. И учебу нельзя бросать. Отец в каждом коротком письме с фронта писал: «Учись, сын!».

И вот Победа! Конец войне. Возвращаются победители: здоровые, раненые, безногие, безрукие, — но возвращаются. В нашей квартире не откроется неожиданно дверь и отец с порога не скажет: «А вот и я!». Тут мы со всей силой осознали невозвратимость потери. На душе и радостно, и горько, на лице улыбка и слезы. В будущей самостоятельной жизни нам с братом рассчитывать не на кого, у нас не будет поддержки твердой мужской руки. Мы сами сделали свою жизнь: я стал инженером, а брат — высококвалифицированным рабочим.

Всей семьей неоднократно ездили в село Крапивное Белгородской области, где в братской могиле лежит капитан Коноваев. Несмотря на болезни и возраст, приезжал командующий армией М.С. Шумилов. А как встречали ветеранов! Неподдельная искренность, любовь и уважение людей всех возрастов — от юного пионера до глубоких стариков.

Давно уже не езжу на могилу к отцу, не могу показать единственной внучке места, где воевал с фашистами ее прадед, ту братскую могилу, в которой покоится его прах. Жестокая правда нынешней жизни заставляет меня в мои 79 лет работать, чтобы хоть что-то иметь на содержание и лечение членов моей семьи. А на поездки не остается ни сил, ни средств. Пишу школьникам — красным следопытам. Благодаря учителям-патриотам в Крапивенской школе сохранился клуб «Наследники». Знаю, что 5 августа, в день первого победного салюта, они принесут к братской могиле цветы, постоят в почетном карауле, отдадут долг памяти советским солдатам. Да, советским. В той братской могиле вместе с русским Коноваевым лежат узбеки, казахи, украинцы. А я в этот день поставлю на стол фотографию отца и две стопки. Себе и ему по полной.