Сечин думал, что ему делать. И решил: не торопиться. Первым долгом поручить проверить – замечено ли что за Юрием Калугиным и что за Вадим Медведев. Калугина он знал, о Медведеве что-то слышал. Звучало знакомо. Негласно и спокойно надо поработать с информацией. В Китай ему не ехать. Шеф разрешил остаться на хозяйстве, присматривать тут за всеми. Даже если Дугин болтает, то почему такие фамилии упоминает? Ему-то откуда такие фамилии знать? А Саша и Андрюша эти почему в Лондоне жонглируют такими именами?
Насколько серьезно все это? Есть ли за этим серьезные люди его, сечинского, уровня. Предупреждал ведь шефа, что вокруг все предатели, падаль, отбросы человеческие. Предупреждал. Он слишком доверчив, Владимир Владимирович. Теперь вот спасать его. И Козаку бы доложить потом. Пусть смотрит Дима, что такое настоящая верность. Кажется, когда ты наверху, что все за тебя. А потом выясняется – народишко дрянь и тряпка. Только самые верные не сдадут никогда. Пусть смотрит Дима. Если я за шефа кому хочешь горло перегрызу, то я и Диме понадоблюсь. Уж наверное ему тоже нужны люди рядом. Или сразу Диме доложить? Как шеф уедет, немедленно к Козаку, что, вот мол, секунду назад узнал, что делать? Дима же оценит, что ему доложил первому? Потом еще вот что: собрать бы своих и выяснить, что они думают об этом. К Диме Козаку ни один из команды не пойдет. Смелости не хватит говорить о покушении. Побоятся, что, стоит им сказать, на них же и подумают, на них же пальцем и покажут. Так что они промолчат. Наверное. Тогда Сечину первому удастся доложить Козаку. И первым же он доложит Путину. Он стал звонить. Не через секретаря. Сам. С мобильного, купленного на подставное имя. Но не Диме. С этого телефона он никому и никогда не звонил, кроме как на один номер – генерального прокурора Бирюкова. Генеральный же прокурор свой мобильный, купленный также на лицо постороннее, никогда не использовал, кроме как для звонков на негласный сечинский номерок. В разговорах по этим телефонам оба абонента никогда не называли имен и фамилий. Никогда не говорили ключевых слов, по которым мог включиться компьютер ФСБ на запись. А может, и не ФСБ, мало ли кто там пишет. Да сам оператор сотовой связи может писать. А кому потом отдает?
– Привет, как дела?
– Как легла, так и дала. Ха-ха-ха. Нормально все. Извини.
Генпрокурор говорил хрипло, а смеялся, переходя с хрипа на сипение. Сечин знал, что Бирюков лечился от рака горла, но не знал, в какой там стадии излечение, спрашивать считал бестактным, а сипения генпрокурорского горла побаивался. Чувствовал неудобство и стыд. Желание перейти на другую сторону улицы вы никогда не испытывали при встрече с жутковатым инвалидом? Глаза отвести? Детский ужас вместо сочувствия? Ну и у Сечина вот были такие же чувства при смехе Бирюкова. Однако друзей в таком возрасте не выбирают. Хрен ли, сипит, хрипит, а дело делает. Вопросы любые решает. Кого хочешь упакует в строгом соответствии с законом. Наш человек.
– Чего там у тебя? Настроение игривое?
– Да я тут уссываюсь с придурка нашего, с клоуна. Слышь, ты знаешь, что он там в мордобой опять полез в зале заседаний, плевался, воду лил, орал, что вокруг сплошь – израильские шпионы. Так хохма была в этот раз, что он председательствовал, – выбежал из-за стола президиума и носился, гондон, по проходам с графином. Ну, знаешь, конечно. Так на него настрочили народные представители-законотворцы маляву, что он хулиган и драчун. И требуют привлечь. Так он, слышь, сука, написал мне письмо гневное, где две опечатки, зацени, вот цитирую: «Попытки квалифицировать меня как хулинага и дрочуна воспринимаю как акт политической травли и категорически заявляю – я не хулинаг и не дрочун». «Дрочун», понимаешь, через «о» написал, на бланке, чин чинарем. И два раза подряд, чтобы мы уж точно заметили. Вот я и уссываюсь тут, всех замов приглашал – показывал. Народ падает со смеху. Ты начальнику скажи, обрадуй, он любит хороший юмор.
– Да-да, скажу обязательно. Ты смотри, не думай выходить на законников с предложением привлечь его. Ему, пидарасу, этого и надо перед девятым марта. Такую помощь мы ему задаром оказывать не будем, я считаю. Пусть получше попросит. Мало морды бить, надо сперва договориться кому, сколько и за что бить, я считаю.
– Не-не, без вариантов, по субботам не подаем.
– Слушай, какое дело: надо бы попариться с ребятами. Ну, знаешь сам. Ты не звони, прокатись, позови ребят. Соседа своего я сам встречу сегодня, позову. А остальных ты бы позвал, а то нехорошо же столько дней не мыться.
– Негигиенично, ты прав.