2017

В самом центре тишины и пустоты профессор действовал автоматически. Он раздел Коляна на расстеленном брезенте и обмыл его из котелка нагретой водицей. Исхудавшее тело с промятыми ребрами напоминало тюбик с выдавленной пастой. Когда профессор осторожно, отводя сырые волосы, плеснул Коляну на лицо, стало видно, что напарник умер с извиняющейся улыбкой. Эта улыбка быстро каменела: сперва лиловый рот покойного покрылся как бы глянцем и начал истаивать внутри, подобно весенней сосульке, затем прозрачное сделалось твердым – и скоро под усами образовался колоколец сон-травы из волокнистого чароита, сквозь который железные зубы поблескивали, будто спайные трещины материнского кристалла. Анфилогов, впервые наблюдавший общеизвестную метаморфозу, не мог на ней сосредоточиться. Судороги потягивали его ослабевшее тело, плоть его словно садилась, как вещь после стирки, делалась мала и неудобна долговязому профессору.

Преодолевая странные дневные сумерки, Анфилогов отыскал среди вещей Коляна чистое бельишко, пахнувшее дешевым стиральным порошком. Видно было, что оно заранее припасено именно к такому случаю: пакетик был старательно заклеен скотчем, внутри болталась золоченая бумажная иконка с каким-то святым, напоминавшим елочную игрушку. Анфилогов было разозлился на такую подлую предусмотрительность, на приготовленный для смерти пригласительный билет, но чувство быстро прошло. Кое-как, приподнимая ноги мертвеца, будто галерные весла, он натянул на тело трикотажные линялые трусы. Затем настала очередь относительно белой футболки, которую пришлось надевать, держа Коляна в обнимку. Движения профессора были так же неловки и угловаты, как неохотные повороты покойника: кукла обряжала куклу. Анфилогов чувствовал, что у него точно такие, как у мертвого Коляна, выпирающие кости, похожие на обмотанные тряпками палки, и не постигал, в чем же сейчас между ними разница.

Штаны и штормовку пришлось натянуть, лишь счистив с них платком засохшую морщинистую грязь. Платок! Профессор некоторое время смотрел на него, держа в горсти. Каждая нитка этого злосчастного кусочка ткани была накрепко пропитана отравой, которая всасывалась ниточками кровеносных сосудов, когда Анфилогов мучил простуженный нос, как его и приучили с детства, носовым платком! Если вспомнить, что Екатерина Сергеевна нарочно забыла свитер, то выходило некоторым образом убийство – истинно женское, невинное, оставляющее главную роль лукавой случайности, в тайной и тихой уверенности, что случайность обязательно на женской стороне. Ищите, кому это выгодно. Теперь, если профессор не вернется, Екатерина Сергеевна немедленно получит доступ по меньшей мере к третьей части денег, что лежат на счетах под паролем, и будет жить за Анфилогова, пользуясь всем, в чем профессор так долго себе отказывал, высокомерно и трусливо полагая себя бессмертным.

За что? Каменная Девка, Хозяйка Горы, должно быть, осталась недовольна поведением профессора в браке. Чего-то ей, как видно, не хватило. Но Анфилогов был всего лишь тем, кто он на самом деле, был собой – единственным человеком, которому он никогда ни при каких обстоятельствах ни на йоту не изменял. Разве эта верность, эта неизменность ничего не стоит? Ведь Анфилогов всю жизнь только и делал, что повышался в цене! Даже сейчас, истощенный, отравленный, страшный лицом, как летучая мышь, он по-прежнему содержал это неизменное – свое почти не поврежденное «я», которое мог, собравшись с силами, донести до цивилизации. Мысль о том, как он буквально за день переменит завещание, пароли и шифры, взбодрила профессора (в пятнадцати километрах к северо-западу, в абсолютно темной карстовой пещере, пронизанной гигантскими пипетками мокрых сталактитов, четырехметровая матрица Каменной Девки оборотила голову-яйцо в сторону своих порушенных корундов, пытаясь через злую бодрость оживить полумертвого человека). Анфилогов отшвырнул отравленный платок и мысленно перечислил себе необходимые дела.