2017

– Быстро убрали покрытия! – заорал администратор, разворачиваясь к работягам, которые нехотя, словно их тянули назад отвисшие штаны, стали подниматься с бетонных блоков, заросших волосатыми сорняками.

Ну, ты видишь, какие кадры? – вздохнула Тамара, указывая Крылову на администратора, пытавшегося в одиночку тянуть тяжелое, вздыбившее колючки полотно.

– А может, помрежем у Мити было бы и лучше, – философски заметил Крылов. – Сейчас у тебя все хорошо, а как оно будет развиваться, неизвестно.

– Зануда ты, Крылов, – парировала Тамара. – Зануда и шовинист.

На это Крылов не стал возражать. На них опять, как ни в чем не бывало, снизошла родная благодать семейной ссоры, которую они понесли к машине, будто общее знамя.

Тамарин «порше» – новая дамская модель с лебедиными очертаниями серебряного корпуса и длинными дверцами-крыльями – холодно сиял на пятачке асфальта, расплавленного солнцем до мягкости черничного варенья. Молодая бомжиха в истлевшем розовом платьице и грязной, как овощ, оранжевой куртке красила перед зеркалом заднего вида заплывшие реснички.

– Вот опять, – сказала Тамара со вздохом, доставая лазерный ключ. – Почему эти синявочки так любят делать макияж перед моим автомобилем?

– Потому что твоя машина красивая, – предположил Крылов, замедляя шаг, чтобы не напугать нелепое существо. – Синявочек тянет на дамскую вещь. Они ведь тоже дамы, если приглядеться. Бантики, буски. Ни за что не согласятся быть такими же точно, как их мужики.

Тем временем бомжиха, заметив приближение хозяев, взяла из травы изодранную сумочку, похожую на дохлую летучую мышь, небрежным жестом бросила в нее свою чумазую косметику и удалилась странной тазобедренной походкой, в которой сексуальность мешалась с вином. В ней чувствовался шарм полноправной хозяйки всех отходов цивилизации, особый мусорный шик, какой бывает У молоденьких обитательниц дна, раз и навсегда решивших остаться женщинами, но никак не людьми.

– Этой засраночке не больше восемнадцати, – сказала Тамара с какой-то странной печалью, глядя вслед девице, пересекавшей газон по ломкой траектории, напоминавшей линию полета бабочки в траве.

– На вид она старушка, – заметил Крылов, думая о том, что токи молодости, ощущаемые сквозь грязный загар и алкогольную опухоль, чем-то подобны эффекту, который Тамара покупает в Лозанне за большие тысячи евро.

В удивительно ровном холоде автомобильного салона невозможно было представить, как летают мухи; ремень безопасности, поднявшийся коброй в ответ на тяжесть пассажира, эластично зафиксировал Крылова в кожаном кресле. Автомобиль поплыл, как внимательная телекамера, снимающая панорамы, залитые солнцем, будто синеватым лаком; сквозь затемненные стекла «порше» все окна в зданиях казались черными, а листья на трепещущих деревьях были цвета голубиного пера.

Тамара, неизменно собранный водитель, не отрывалась от дороги, но глаз ее, блестевший сквозь растрепанные пряди, то и дело скашивался на Крылова.

– Надеюсь, ты успел проголодаться, – произнесла она, легко вальсируя на развороте с призрачной фурой, и Крылов догадался, что она опять волнуется в его присутствии. Этого не было в помине, когда они с Тамарой были женаты; не было и на первых свиданиях, осененных ее святой неопытностью и честной простотой. Теперь же, когда они развелись, стоило им остаться наедине, как у Тамары пресекался голос и руки становились влажными, с сильным запахом мяты.

– Выпьем где-нибудь по чашке кофе, – предложил Крылов, совершенно не стремившийся в «Сошку», с ее огромными пегими блинами и придурковатыми официантами в косоворотках.

– Брось, я тебя приглашаю. – Тамара виртуозно, по правому ряду, обошла огромный черный внедорожник. – Лично я просто умираю от голода. Надеюсь, мы будем обедать через пятнадцать минут.

Впереди, однако, обнаружилась пробка: множество машин влачилось по метру за десять минут, между ними сновали попрошайки, лепившиеся к стеклам «порше», будто синеватые вампиры. Тамара, по-дамски чертыхнувшись, включила приятную музыку, какую всегда умела выбирать сообразно моменту: то был один из ее комфортабельных навыков, почему-то вызывавших в Крылове мгновенную неприязнь. Долговязая нищенка с висевшим на груди истощенным младенцем, похожим на третью загипсованную руку, никак не отставала, облюбовав Тамарину машину; в ответ Тамара жестко сосредоточилась на заднем бампере пронырливой «лады», норовившей заклинить движение, и предоставила Крылова самому себе, что было кстати, потому что Крылов сообразил, что к беседе с Тамарой никак не готов.

***