Вскоре оказалось, что робинзонада в центре четырехмиллионной, кишащей людьми и огнями рифейской столицы – дело непростое. В задраенную коробку квартиры тянулись корни города: сюда проникала ветхая электропроводка с болтавшимися, будто высохшие клубни, пустышками розеток, здесь проходил какой-то особенно мощный водопровод, словно собранный из останков жюльверновского «Наутилуса» и покрытый отсырелой коркой масляной краски. Водоснабжением, электричеством и газом занимались, естественно, муниципальные службы, но их представителям не было ходу на закрытую территорию. Поэтому со всеми аварийными ситуациями Крылову приходилось справляться самому. В первую же неделю после новоселья у него сорвало краны: в чугунную ванну выхлестнуло хрупкие железки и жирную грязь, из какой-то прорехи прыскало кипятком – и Крылов изрядно вымазался в ржавчине и собственной крови, прежде чем перекрыл раскаленный, распаренной тряпкой обмотанный вентиль. Вскоре верхний сосед, кривоногий крепыш, сбегавший по лестнице со звуком лошадиного галопа, устроил протечку: вернувшись из мастерской, Крылов обнаружил, что кухонный потолок напоминает промокашку. Честный мужчина в тот же вечер явился платить и попытался проникнуть к Крылову, чтобы оценить размеры ущерба; стоило трудов не дать ему протиснуться в приоткрытую щель, куда сосед попытался просунуть, точно гранату, початую бутылку водки.
Со временем Крылов научился работать разводными ключами, пассатижами и прочим бытовым инструментом, чья грубая хватка сбивала тонкую настройку пальцев, нужную для управления ограночной головкой. Он ни при каких обстоятельствах не мог приглашать мастеров и потому остался жить с разводами на потолке. Провисшие обои, из-за которых комната порой казалась театральной холщовой декорацией, и струпья на оконных рамах, закрывавшихся на тугие, вроде ружейных затворов, крашеные шпингалеты, также требовали ремонта: его Крылову предстояло делать самому. За окном, будто открытая товарная платформа, тянулся оснеженный балкон, куда Крылов еще не заходил; там, словно обнаженная женская натура, белели в лежачих позах окаменелые сугробы, скрывавшие, вероятно, ведра и тазы, а на мерзлой веревке болтался твердый, как флюгер, старухин халат. По многим признакам балкон буквально рассыпался и тоже требовал работы каких-то специалистов; однако Крылов решил, что эта часть территории, вынесенная вовне, на обозрение горбатой и безостановочной, как мельничное колесо, улицы Кунгурской, останется нетронутой и, может быть, когда-нибудь отвалится сама.