2024-й

Алёна появилась очень не скоро, мне показалось, что прошло несколько часов. Я спросил шепотом:

— Почему так долго?

Она ответила так же тихо:

— Мне делали после тебя. Думаешь, много таких хирургов?

— Эх, — сказал я с досадой, — лучше бы тебе сперва.

— Почему?

Я отмахнулся:

— А вдруг он устал на мне и что-нить не так сделал тебе? Руки дрожат или еще что!

Она сказала тихо:

— Спасибо. Ты не сторонник равноправия, верно?

— Как и Корневицкий, — ответил я. — Мне он ручку не целовал!

Она слабо усмехнулась:

— Знаешь, мне сказали, что можно ехать. Все равно раньше, чем завтра, ничего не ощутим. Должно зажить, зарасти, ощутить, что нейроны и провода к чипу — одно и то же…

— Хорошо, — сказал я. — Только рад, если можно. Едем ко мне?

Она устало покачала головой:

— Давай лучше я к себе, ты к себе.

— Как скажешь, — ответил я.

Корневицкий на всякий случай отрядил две машины сопровождения, но я без всяких приключений добрался к дому Алёны, высадил, развернулся и так же быстро, дав задание навигатору, прибыл к себе.

Автомобиль остался в подземном гараже, я поднялся оттуда на лифте сразу на свой этаж, сварил себе кофе, после чего свалился в постель и заснул, не раздеваясь.

Сон был мучительным и тягостным. И хотя отходил не наркоз, а нечто иное, совершенно безвредное и без последствий, но хотя бы во сне последствия меня настигли. В предельном отчаянии я стоял на балконе своей квартиры на двадцать четвертом этаже и всматривался в темноту внизу. Там асфальт, узкая полоска земли с предполагаемой зеленью, утоптанная подошвами до прочности гранита…

Я знал четко, что я сплю и нахожусь в кошмаре, но знал и то, что если соступлю с перил в ту сторону, то умру не только здесь, но и наяву.

Черное отчаяние все сильнее охватывало меня, как вдруг ощутил тонкую струйку сочувствия, тепла, дружбы и горячей поддержки.

А следом накатил мощный поток, что разом превратился в океан понимания, захлестнул меня с головой. Я купался в теплом свете, здесь мой мир, здесь не нужно прятаться со своими мелкими грешками, которые кажутся постыдными только мне самому, а вообще-то ерунда, у всех какие-то грешки, что и не грешки, даже не комплексы, а так, мы же в телах обезьян, это все они, гады, так что прощаем друг другу всю ту хрень, что невольно думаем и к чему подсознательно стремимся, это всего лишь мелкие пятнышки на сверкающем, как огромное солнце, чувстве объединяющей нас любви и глубочайшем взаимопонимании.

Я повернулся спиной к балкону и шагнул в комнату. Теперь у меня есть цель.

Я проснулся резко, словно разом включили свет. Но волшебный сон длится и длится: я все в том же теплом океане понимания, нежности и сострадания.

— Да что же со мной…

Я задохнулся, мгновенно погрузившись в теплый нежный океан чистой и трепетной любви, преданной и самопожертвенной. Его волны ласкали меня, я счастливо купался в них, понимая, что никто и никогда не был так счастлив и так любим.

— Алёна, — с трудом проговорил я вслух, цепенея от грубости и лживости слов вообще. — Алёна…

— Я здесь, Володя, — ответила мне вселенная тепла и нежности. — Ты… я никогда не думала, что ты вот такой…

— Каким же дураком я был… — проговорил я с трудом, но ощутил, что мысленно и всеми чувствами сказал в миллиард триллионов раз точнее и ярче. — Господи, Алёна… Простишь ли ты меня?

Она ответила не голосом, тот слишком беден, а слова лживы:

— Мне прощать не за что. Я всегда тебя любила. Теперь и ты это знаешь.

Мы обнялись на расстоянии, медленно погружаясь в новый странный мир, где нам больше не потребуется корявая и ужасающе бедная человеческая речь из звуков.

И не только нам.

Я сказал уже мысленно:

— Ты сейчас где?.. Ах да, вижу… Сейчас прилечу!

Как я оказался в гараже, уже не помню, машина вырвалась наружу с ревом, я поставил высший приоритет и уже через десять минут оказался возле ее дома.

Она показалась из подъезда раньше, чем я успел заглушить мотор. Я выскочил, торопливо и счастливо раскинул руки. Она завизжала, ринулась ко мне и, обхватив за шею, повисла, как на дереве. Я прижал ее к груди, чувствуя, как часто-часто бьется сердце, звонко поцеловал в щеки. Ее глаза сияли, как звезды, она коснулась ногами земли и подняла ко мне сияющее лицо.

Я медленно наклонился и поцеловал ее в губы. Она не отстранилась, во взгляде мелькнуло нечто похожее на замешательство, даже на испуг, но я не отстранялся, чувствуя невыразимую сладость, нежность и чистоту ее рта.

Наконец Алёна робко и неуверенно ответила на мой поцелуй. Когда наши губы разомкнулись, она прошептала виновато:

— Прости… целоваться я как раз и не умею…

Я сказал с мукой:

— Если бы могли раньше видеть вот так друг друга… не потеряли бы пятнадцать лет!.. Подумать только, пятнадцать лет…

Она шепнула тихо:

— Разве впереди не больше?

Словарь