2028

— Подобное считается чистым самоубийством, — проговорил он. — Есть гарантия смертельной опасности, и я эту гарантию признаю, потому что вижу её отчётливо. Она исходит от тварей и их повышенного натиска. Но то, что Вы подразумевали под своими словами, — он снова посмотрел на Константина Александровича, — является призраком. Получить знание… Есть только один способ сделать это – выйти наружу, прямиком в лапы тварей, взять с собой людей и тем самым создать брешь в обороне. А искомое нами может оказаться пустой тратой времени, и отнимет у нас не только его, но ещё и жизни. Как отвечающий за безопасность университета, я не имею права пойти на такой мало оправданный риск.

— Однако же, для нас вполне очевиден исход нашей борьбы, если мы просто забаррикадируемся и будем выжидать, — ответил Константин Александрович. — Перспектива очень сомнительная. Но чем может быть оправдан риск? Неоспоримым знанием того, что мы будем уничтожены в ближайшее время, если всё останется так, как есть; и в то же время отсутствием такового знания в вопросе выбора альтернативы. Это колесо фортуны – оно может повернуться как угодно, и здесь нет неоспоримых фактов.

— Все эти ваши колёса… — прыснул Виктор Петрович. — В одном месте я их видел. У меня такое ощущение, что меня окружают одни азартные игроки.

— И всё же, большинство склоняется к тому, что нужно проверить, чей это был сигнал, — сказал один из профессоров.

Виктор Петрович тяжело вздохнул. По нему было видно, что больше сопротивляться у него не было ни сил, ни желания. Его оборону всё-таки проломили, и остаётся лишь один вариант – поднять белый флаг.

— Выйти на связь будет сложно, даже с нашими армейскими рациями, — угрюмо проговорил он. — Для этого потребуется подняться на приличную высоту, но даже там сигнал будет идти с помехами. Разобрать что-либо будет проблематично.

— Да, обычные рации нам тут не помогут, — сказал Семён Владимирович с дальнего конца. — Нам нужен хороший радиопередатчик.

— Такого у нас нет, — посмотрел на него Виктор Петрович.

Семён Владимирович поднялся со своего места, посмотрел на своих коллег и сказал:

— Я раньше был связистом. У меня дома хранится переносной армейский радиопередатчик с антенной. Вещь раритетная. Он, конечно, старый, ещё советского образца, но был в рабочем состоянии, когда я проверял его в последний раз. Если квартира смогла уцелеть, то и радиопередатчик тоже должен остаться целым. Его мощности вполне хватит.

— Далеко до вашего дома? — спросила ректор.

— Нет. Я жил в новом жилом комплексе, который успели достроить как раз перед тем, как всё случилось. Он располагается внизу, у продольной, напротив торгового центра.

Виктор Петрович отошёл от стола и прошёлся, приложив палец к подбородку и о чём-то глубоко задумавшись. Его лицо потускнело, взгляд был устремлён в пол. Я хорошо запомнил это выражение: точно такое же было тогда, в караулке, когда я рассказал об увиденном.

Старый охранник остановился рядом со мной, и наши взгляды пересеклись.

— Это совсем близко, — сказала ректор, переведя взгляд на Виктора Петровича. — И высотка совсем новая, на двадцать с лишним этажей, если память мне не изменяет.

— Такое как раз подойдёт, чтобы поймать сигнал, — сказал Семён Владимирович. — Кроме того, подниматься на самый верх может и не придётся. Передатчик хорошо ловит и в квартире.

— Что скажете? — спросила ректор, всё так же смотря на охранника.

Виктор Петрович медленно развернулся, неохотно отрывая от меня глаза.

— Скажу, что всё это глупость. Смертельная глупость. И моё мнение по поводу всего этого остаётся прежним. Однако… — он прошёл вперёд, осмотрел студентов, потом перевёл взгляд на профессуру. — Вы все хотите верить в эту призрачную надежду на спасение – в то, что этот голос из рации может принести вам его. Я не буду переубеждать вас и снова повторять, что всё только в ваших руках. Если вы все решили пойти на этот риск… Тут уже выше моих полномочий. Нянчиться с теми, кто играет с огнём, не буду. Однако я с ответственностью отношусь к жизням своих подчинённых.

Он обернулся и посмотрел на ректора.

— Поэтому этой бессмысленной операцией буду руководить я.

Когда всем стало понятно, что окончательное решение принято, среди студентов разгорелся огонь энтузиазма и горячей радости. Многие из них стали выкрикивать слова о надежде и о спасении; кто-то обнялся со своим соседом, крепко и уверенно. Настроение среди профессуры тоже поднялось: они заулыбались и стали горячо жать друг другу руки. Некоторые тоже цепко завлекали друг друга в свои объятия.

Всех охватила неистовая вера в то, что всё может закончиться благоприятно. Что долгие четыре года пребывания в постоянном страхе, вечном ощущении подступающей опасности, отчаянной борьбе сменятся перспективой полного освобождения. И что мы вовсе не одни во вселенной, что за непроглядной мглой ещё где-то сохранились остатки человечества, и лишь чудо – или само Божье проявление – указало сейчас нам на их существование.