2034. Война на костях

– Да бросьте, – сморщился Наблюдатель. – Проверено все. Вы думаете, снаружи меньше заразы нахватаетесь? Думаете, эти тряпки вас защитят? – Он презрительно ткнул в защитный костюм Грифа, уверенно ухватил в кулак узкое горлышко бутыли. – И потом, ну скажите честно. – Глаза Наблюдателя, неожиданно цепкие для кукольно пухлого личика, уставились на Грифа. – Вам не наплевать, годом больше или меньше этой паршивой стерилизованной жизни, а?

Раньше Гриф послал бы его подальше – хотя бы потому, что в обычае Наблюдателей было устраивать подобные проверки, а потом строчить длинные кляузы о несоблюдении устава в Управление. А теперь ему действительно было наплевать.

– Вы бы, господин Ловчий, чтоб тут какой грязи не натрясти, лучше верхнюю одежду сняли. Да и масочку тоже, – предложил Наблюдатель, осторожно расставляя доверху налитые стаканы. – Или что, уже не замечаете, второй кожей приросла?

Гриф вздрогнул и заметил заинтересованный взгляд Наблюдателя, ухвативший его движение, как кошка зазевавшуюся мышь.

Именно так – слово в слово: «второй кожей приросла?» – говорила Инга, когда он иногда забывал сразу снять маску.

А еще Гриф не любил, когда его называли Ловчим. Будто пса. Или охотничью птицу, приученную срываться в небо только по дозволению хозяина, бить указанную им добычу и послушно возвращаться на хозяйскую перчатку. Хотя кем они еще были, очистители, как не дрессированными псами и ловчими птицами Управления.

– Ну что, Ловчий. – Наблюдатель разглядывал Грифа, не то издеваясь, не то провоцируя. Гриф молчал. – Выпьем за будущее? За будущее для нормальных людей, а?

Гриф сдержанно кивнул, поднимая стакан. Тост был обычен, традиционен. На редких официальных праздниках Управления президент поднимал первый бокал именно с этими словами.

Первый глоток жидкости, отдающей кисловатым духом перебродивших яблок, был прохладен и мягок, второй – неожиданно опалил глотку. Гриф медленно вдохнул, прислушиваясь, как внутри распускается огненный цветок, согревая усталое тело и сжигая дотла напряжение и тревогу. Во рту остался привкус горечи и меда.

– Что, хороша? – усмехнулся Наблюдатель, с хрустом впиваясь зубами в тугой бок огурчика. – А вы – местное, не местное… Тут вопрос, кто нормальные, а кто нет. – Утерев ладонью рассол с подбородка, он выжидающе посмотрел на Грифа, и тот с запозданием понял, что вопрос относится к словам тоста. Попахивало провокацией.

– Хороша, – сказал Гриф, щедро плеща из бутыли в оба стакана. – На меду, значит?

– Ай да Ловчий, – рассмеялся собеседник. – Да не проверяю я вас. Больно надо. Давно хотел на вас взглянуть, знаете. Ловчий, который настолько патологически честен, что даже ни разу не солгал своим будущим жертвам. Некоторые говорят – псих. Ну да мы все тут немного психи. Ну давайте – за психов! Не чокаясь.

Наблюдатель выпил, склонился к Грифу:

– Знаете, почему? Потому что у нас нет будущего. У нас, элиты, золотого генофонда драгоценных крупинок, выбранных из миллиардов, тех миллиардов, которые без раздумий были брошены умирать… А теперь у нас нет будущего… Что думаете, я псих?

– Да, – вздохнув, согласился Гриф. Кажется, этот Наблюдатель начинал ему нравиться.

– …Нормальность! Что такое эта нормальность, а? – Раскрасневшийся Наблюдатель (блестящие глаза, прядь волос липнет к вспотевшему лбу), размахивая руками, едва не смахнул со стола свой стакан.

Рассыпчатая, солнечного цвета, тающая во рту картошка с душистым укропом была давно сьедена, на дне миски плавал одинокий огурец. Бутыль же казалась бездонной – или это Наблюдатель незаметно уже достал следующую?

– Нормальность – принадлежность к большинству. Не более того. А попытки определить эту нормальность искусственно, диктатурой меньшинства, обречены на неудачу, рано или поздно. Нас меньшинство, просто пока не все это понимают. Вот ты, Ловчий, скольких отправил на смерть за последний год, а?

– Мальчика, – неохотно сказал Гриф. Вспоминать не хотелось. – И его мать. Из парижской деревни. Если бы не эта дурацкая псина…

…Собака кинулась из-за дома – огромная мохнатая зверюга метра полтора в холке. Молча. Оскалив двойной ряд острых зубов. Гриф даже не успел ничего понять – среагировало тренированное тело. Отскочив в сторону, Гриф раскроил собаку очередью из унистрела.

– Жулька! – срывая голос, к телу чудовища бросился щупленький белобрысый мальчишка лет семи.

– Ты убил мою Жульку… Ты… – размазывая грязь и слезы по щекам, мальчик обернулся к Грифу.

– Извини, – сказал Гриф, забыв, что из-за маски ребенок не видит его виноватой улыбки.

– Тони! – истошно закричала высокая женщина, кидаясь между мальчиком и Ловчим. Не успела. С замурзанного пальчика ребенка, обвиняюще устремленного на Грифа, сорвался сгусток пламени.

– Тони!! – Трава у ног Грифа загорелась, унистрел, опять сам прыгнув в ладонь, отшвырнул мальчика назад тремя выстрелами. – Тони! Сыночек! – Женщину Гриф успел застрелить до того, как с ее засиявших алым светом рук потек огонь.