2067

− А захотел отдохнуть, – продолжал Иосиф, − пожалуйста, на нижних этажах, в оранжереях стояли такие кровати-капсулы. Мама рассказывала, что маленьким я очень любил в них прятаться. Внутри настраивался режим, и можно было оказаться в какой хочешь стране, книге или эпохе. Моё детство пришлось на другое десятилетие, но дух шестидесятых во мне.

− И что это был за дух?

− Дух настоящей свободы и любви. То так чего не хватает.

− Прямо рай. Куда же он делся?

− Потом пришло другое время, кризис восьмидесятых и катастрофы девяностых из-за солнечной активности, многие даже разучились грамотно писать… Шестидесятые стали легендой. Как говорил мой любимый писатель Мак Макроу, 2067 год был Эдемом, который до сих пор с нами.

− Да, прекрасно жили в шестидесятых, − вздохнул я, проникшись настроением хозяина кафе. – Жаль, пора прощаться, Иосиф. Вряд ли мы еще встретимся, но кто знает. Так что, до свидания…

− Пока, − кивнул хозяин. − Завидую я тебе, Слава.

− В чем?

− У тебя есть шанс дожить до две тысячи шестьдесят седьмого. Увидеть все как есть.

− Да уж, шанс есть. По крайней мере, если дотяну до шестьдесят первого, то не буду, как Хэм пускать себе пулю в голову от невозможности написать что-то новое.

− Продержись.

− Хм, ну вам тут несложно узнать продержался я или нет.

Хозяин недовольно покачал головой.

− Ладно, не узнавайте. А чего вы там про кумиров шестидесятых по телефону плели?

− Да так, психанул… Мне кажется, что лучше две тысячи шестьдесят седьмого времени не было.

− Понятно. Может быть, поглядим. Вот вроде и выяснили всё. Пойду.

− Давай.

Я попрощался с Марком и вернулся в музей. Покрутил кружок телефона, набирая 20-14. Впустую. Тогда я прилег на знакомый венгерский диванчик образца 1964 года и, чувствуя усталость во всем теле, быстро заснул.

Проснулся я от бешенного стука в дверь и, вскочив, бросился открывать. На пороге стояли Базин и моя подруга.

− Что с тобой, Славка? Ты живой?!

Я молча смотрел на них, не понимая еще, где нахожусь.

− Слава, ты как?! Как себя чувствуешь?! Ты спал? Я стучу уже больше часа и звоню! Вот и Базина вызвала, чтобы открыл. А у тебя с той стороны заперто. Что случилось? − наседала подруга. − Ты чего молчишь? Ты где был?

− В две тысячи сто шестьдесят седьмом, − еле выговорил я, − телефон я там оставил.

− О, куда занесло! И как там? – спросил Базин.

− Почти полный пис энд лав. По крайней мере, у котов и собак точно.

− Поздравляю. А мы тебе поесть принесли.

− Да я вроде не голодный.

− На, подкрепись.

И они выставила на стол бутылку вина и шаверму.

− Хватит, − сказал я.

− Чего так? – удивился Базин.

− В две тысячи шестьдесят седьмом пьют другие напитки.

− Какие?

− Узнаешь, поди, вот вам подарки из Барнаула две тысячи сто шестьдесят седьмого года, − сказал я и выложил на стол пару ракушек каури, которые сжимал в ладони. − Пойдемте лучше погуляем, ноги разомнем да голову проветрим.

Мы вышли во двор. На лавке у подъезда сидел кот, вылитая копия того, что был в баре «2067».

− Ну вот, − сказал я, − и ты здесь, тануки.

− Мяу, − ответил кот.

− Вы знакомы? − спросила подруга.

− Теперь да. Этот пушистый типчик ходит из прошлого в будущее и обратно, как из комнаты в комнату.

− Мяу-мяу, − поддержал кот.

− Пошли гулять, – позвал я.

И мы вчетвером отправились гулять.