2070

В холле на первом этаже уже толпились жильцы нашей парадной. Я присоединился к небольшой группке возле самой лестницы и прислушался к разговору.

– Болела всю ночь, спать не могла, – жаловалась Зинаида Андреевна, одинокая женщина сорока лет. – Я уже, грешным делом, начала подумывать о том, чтобы выпить всё своё снотворное.

– Полно вам, Зинаида Андреевна, – отозвалась Надежда Маратовна, которой уже было за девяносто лет, и которая застала Советский союз. – Может, всё образуется.

– Вы неисправимая оптимистка, – проворчал Александр Петрович, прижимающий правую руку к груди. Левой он круговыми движениями поглаживал искалеченное запястье. – Это крах. Крах нашего мира. Теперь нас сделают рабами или ещё чего похуже. Надо же… Я, старый дурак, надеялся хотя бы старость прожить безбедно и спокойно. Внуки-то у меня уже взрослые, с ними нянчиться не нужно. Могу всё лето проводить у себя на даче, рыбачить да в лес по грибы ходить. И тут появляются эти, а какая-то рыжеволосая … – стоящая рядом женщина закрыла уши ладонями своей семилетней дочери и возмущённо воскликнула:

– Здесь же дети! Следите за языком!

– О, вы со мной не согласны? – накинулся на неё Александр Петрович. – Вас, моя дорогая, устраивает, что с нами всеми сделали? Понравилась боль от этой штуки? – он встряхнул перед её лицом правым запястьем с браслетом.

– Ничуть, – горячо возразила женщина, обнимая за плечи дочь, – поверьте, я бы этой гадине глаза выцарапала бы. И все патлы повыдёргивала, а потом всю бы украсила этими браслетами. Но мы проиграли, – голос её дрогнул, и она шмыгнула носом, – проиграли, как не больно это признавать. Мы столько лет не брали в руки оружие, надеясь, что оно нам не понадобится. Никто ведь не предполагал, что произойдёт подобное вторжение на Землю. Мы поплатились за свой оптимизм.

– Зачем же нас сейчас согнали сюда? – слабым голосом произнесла Зинаида Андреевна.

– Может, дадут дальнейшие указания, – произнёс я через силу. – Или же позволят сходить за продуктами.

– Было бы неплохо, – отозвался Александр Петрович. – У меня остался несчастный пакет гречневой крупы и немного соли.

– Да вы богач, – с завистью произнесла Надежда Маратовна.

В этот момент на лестнице показалась рыжеволосая девушка. Внезапно я подумал, а есть ли у неё имя. И ответ я получил практически сразу.

– Тишина. За нарушение молчания – наказание. Обращаться ко мне Узза. Теперь я здесь главная. Сейчас вы оставляете детей здесь, а сами выходите и строитесь во дворе. У вас две минуты.

Узза хмуро наблюдала за нами. Казалось, что ей не нравится происходящее и она бы с радостью сбежала отсюда. Тут мой взгляд остановился на её правом бедре: из кобуры торчал пистолет. Я плохо представлял, как с ним обращаться, да и не видел смысла в попытке выхватить его. Неожиданно Узза достала пистолет и направила на меня.

– Время, – раздался тихий голос.

Я поспешил выйти на улицу, кивнув Вадиму и попытавшись ободряюще улыбнуться. Тот, обнимая сестрёнку, кивнул в ответ. Его отец крепко обнял его, поцеловал и пошёл следом за мной. Прежде чем покинуть парадную, я посмотрел на Вадима и тоскливо подумал, что вижу младшего приятеля в последний раз. Чувство вины, что я до последнего откладывал обещанную ему экскурсию по лаборатории и научному центру, захлестнуло меня, ещё сильнее усугубляя моё состояние.

Погода испортилась, моросил дождь, а на солнце не было ни намёка. Кораблей Иных стало заметно меньше, и мы отчётливо видели небо, затянутое серыми тучами. В память пришло воспоминание из раннего детства, когда мир только-только начал возрождаться: разрушенные дома, слякоть и грязь на дорогах, всё в мерзких серых оттенках, от которых становилось холодно и тоскливо. Я тогда жил с родителями на окраине города, в одном из уцелевших домов. Рядом с ним находился завод, из труб которого почти круглые сутки выплёвывался чёрный дым. Тогда мои родители ещё не верили, что Рай на Земле возможен, и это чувство безысходности словно протянулось сквозь все эти года и опутало меня своей сетью. Уж лучше бы Узза меня пристрелила. А ещё лучше было погибнуть в ресторане, в окружении близких мне людей, счастливым и неподозревающим о том, что до конца мирной жизни остаются считанные часы.

Я встал в шеренгу рядом с Михаилом Андреевичем и тихо прошептал:

– Не переживайте раньше времени. Может, хотя бы детям они не причинят вреда.

– Хотел бы я в это верить, – простонал тот, оглядываясь на дверь парадной, будто мог сквозь металл увидеть своих детей. – Но они надели эти браслеты даже на младенцев. Я бы не рассчитывал на их благосклонность и жалость по отношению к детям.

Мне нечего было на это ответить. Михаил Андреевич был прав. Не пощадив даже двухмесячного младенца, живущего с родителями на последнем этаже, Иные ясно дали понять, что ничего хорошего нас не ждёт.

Пока я тщетно пытался придумать уместные слова поддержки, из парадной вышла Узза. Она пересчитала нас, сверяясь с информацией в планшете, а потом велела следовать за ней. Из соседних парадных тоже начали выходить люди и строиться, и Узза недовольно поджала губы.