208 избранных страниц

Льет и льет дождь, конца нету. Глина под ногами, склизь. Ее пиджаком прикрыл, сам до нитки в одну минуту… Ну, едем. Кто едет, конечно, кто идет. Навстречу Олюшка-спекулянтка тащится. У ей зять у нас с краю живет, Ванька. Ты не помнишь, давно уж было. За бутылку взялся голым вдоль деревни пробечь. А мужики подгадали — в аккурат бабы вечером коров гонют с того конца. Загнали его в крапиву. Измуздыкали так — прибежал, не поймешь, где зад, где перед. Так вздулось все. Рот нашли, тогда определили… где зад.

Олюшка навострилась сразу:

— И что везешь?.. — Спекулянтка, собака.

— Что? А ты не знаш?.. С час назад объявили по радио: старух порченых меняют на телевизоры.

— Шутишь.

— Каки шутки?

Она под пиджак глянула, моя там: «Мы-мы». И эта готовая, тоже: «Мы-мы».

Говорю:

— Что ты топчешься, собака? Дуй бегом, Ванька тебя заждался с коляской.

Разворачивается, как даст ходу назад.

— Эй! Подмогни хоть маленько.

И де? Ее не видно уже. Твою мать-то… Иду кое-как, кувыркаюсь. Вот он, мосток-то! Где Петька Шерстков руку сломал. Девок пугал. Девки сзади шли, он забрался под мосток. Подходят они, он: у-у-у!.. Дурак-то, твою мать. У их сумка с солью пуда на два — ух вниз по башке ему. Он в овраг и боком об корень березовый — два ребра погнул… И руку сломал… через месяц где-то.

Вот он, мосток-то, внизу. Чую, щас перевернемся. Ей-бо, перевернемся! И что делать? Объезда нету. И что я?! Куды? Кого-чего?!. Бросить все да развестись к чертовой матери.

Она: «Мы-мы». Дескать, не бросай. Я, дескать, за тобой горшки носила, когда ногу потерял, дескать, поседела через тебя… Ну, што и дети на ей были, и я взвалился… Говорю:

— Что было, то прошло. Прощай… на всякий случай.

Костылем уперся — тормозю. Как съехали?! Не пойму. Мосток перешли. Теперь вверх! А куды я с одной ногой?! Что я?! Кого-чего? Не подняться мне!!

Выперся как-то. Ноги не держат. Тащусь дальше. Слышу — хрусть. Чтой-то?.. Костыль треснул. Твою мать! Ложись, помирай… И тут коляска как задергается. «Все, — думаю, — агония у ей началась». Заплакал, ей-бо! Чего же? Сорок лет прожили. За сорок! За сорок. Поворачиваюсь попрощаться, пока не остыла, — она смеется лежит!.. Я в глине весь, как в говне.

И вот все у ей так. Когда сгорели в шестьдесятом году, стоим в исподнем у головешек — она смеяться давай. Думал, рехнулась. А это в ей, значит, поперек судьбы чтоб. Ума-то нету.

А мне какой смех? На култышке три километра. Быстрей на пузе вокруг земли. Твою мать-то совсем! И что я?! Как дойтить?! Кого-чего?

Ну, пришли. Врач чего-то на месте оказался. Молодой еще, трезвый… ума-то нету. Сразу руки мыть, инструментов ей в рот натыкал — чик! Готово!

Она: «Ой!»

Он:

— Всё! Следующий!

В Москве учился… ума-то нету. А у ей вишь что, в десне рыбья кость застряла. Так жрать горазда! Я-то сижу, подо мной лужа, с чего натекло, всем не объяснишь. Костыль сломал, култышку истер в кровь. А в следующий раз у ей баранья кость застрянет?!. Мне помирай?

Думаю развестись… С утра ухлестала. Когда будет? А ну дождь?! А ну пожар?! Что я один? Куды?! Кого-чего?! Дура чертова, собака!

Ктой-то там на дороге показался. Глянь, не моя?

Дождались

Жизнь пошла! Все выгадывают: и чужие, и свои. За так никто ничего не сделает… Хоть с женой у меня нормально. Да и то чего-то… Вечером вчера только легли, только я… Она говорит:

— Двести рублей.

У меня внутри все так и оборвалось.

— Как?!

— Так. Деньги вперед.

Я говорю:

— С чего вдруг? Сколько лет бесплатно.

Она:

— Про бесплатно забудь, не та жизнь пошла. Сейчас, за что ни возьмись, все дорого, а вчера еще… резко подскочили цены на энергоносители.

Я говорю:

— Но мы же свои.

Она говорит:

— Где есть свои, там могут объявиться и чужие.

И я умылся. Думаю: вот они, рыночные отношения, дождались.

Ночью она забылась и со сна рукой… Тогда я в мертвой тишине мертвым голосом говорю:

— Триста сорок.

Мигом с нее сон слетел.

— Что — триста сорок?

— Долларов!

Она улыбается… как перед расстрелом.

— С чего вдруг доллары? — спрашивает. — Когда вещь-то рублевая.

— С того, — говорю, — и доллары, что рубль постоянно падает.

В общем, начали торговаться. Я говорю:

— Триста долларов!

Она:

— Пять рублей.

Я:

— Двести долларов!

Она:

— Пять рублей.

Сошлись под утро, где-то… на пяти рублях. А уже вставать пора.

Встал. Думаю: «Чего я на бартер-то не пошел?»… Видно, побоялся прогадать.

Не знаю, куда придем мы все, какие сегодня к вечеру будут цены.

Это еще раз на энергоносители скакнет — вообще можно стать инвалидом.

Розыгрыши

Первого апреля разыграли меня здорово. Говорят: «У вас сзади брюки порваны — хвост торчит».

Я еще засомневался сперва: «Какой хвост-то?» А потом поверил все-таки. Вертелся, вертелся — смеху было.

Второго апреля думаю: «Ну все, слава богу, позади день смеха». Тут звонок в дверь. Гляжу в глазок — трое амбалов стоят в кирзовых сапогах… с цепями, гаечными ключами.

Спрашиваю:

— Чего?

Они:

— Вам денежный перевод.

Я еще засомневался сперва, думаю: «Откуда вдруг?» Но очень у меня тогда с деньгами плохо было. Сейчас-то еще хуже. В общем, я открыл дверь.