– В конце концов, – сказал он, поняв, что я опять принялся играть в молчанку, – если о чем-то много мнений, правда – это то мнение, за которое больше платят. Конечно, всегда хочется получать деньги за свое собственное мнение. Но так получается далеко не всегда.
– Это ведь чушь, – сказал я. – Никто не поверит.
– Вам поверят, – ответил он. – Вы последний человек, который родился еще в СССР. Никого больше не осталось. У вас есть определенное реноме. Определенный имидж. Кстати, мы помогли вам его наработать, если помните. И у вас есть умение убеждать. Талант. Вы опытный пропагандист…
– Я не пропагандист, – сказал я. – Я художник.
Он чуть улыбнулся.
– Художники все в Лувре, – сказал он.
Конечно, он не мог помнить глумливой большевистской фразы «Господа все в Париже». Я и сам-то знал ее лишь по черно-белым фильмам о первых годах советской власти, что смотрел в раннем детстве. Но в воздухе носятся не только новые идеи. В нем висят еще и архетипы. Комиссары никуда не делись, и поэтому их ключевые фразы никуда не деваются, воспроизводятся с легкими вариациями из поколения в поколение словно бы сами собой…
Как это было в «Короле Лире»?
Колесо судьбы свершило свой оборот.
– Оплата немедленно по выполнении, – сказал он наконец главное.
– Сколько? – не удержался я.
Ненавижу себя.
Он сказал.
Желудок, осатаневший от боли, завопил: мне! Мне!
– Я подумаю, – сказал я. Надеюсь, голос у меня не дрожал.
– Подумайте, – ответил он и встал. Небрежно сунул чашечку с блюдечком в приемную нишу машины. – Только постарайтесь не затягивать. Прием записи в режиме ожидания. Стэнд-бай. Как только – так сразу.
– Я понял, – примирительно ответил я. И даже заставил себя добавить: – Рад был встрече.
Он улыбнулся и молча протянул мне руку. И я молча ее пожал.
Тем временем на улице стемнело. Подойдя к окну, я проводил взглядом маслянисто лоснящуюся крышу и габаритные огни его глайдера, беззвучно скользнувшие в черноту, полную летящей воды. Все. Уехал.
Значит, законопроект уже внесли…
Мотивировалось все это в высшей степени пристойно: положительным опытом мирового сообщества, требованиями безопасности, оптимизацией образовательных методик…
Разумеется, службы спасения были «за». Ребенок со вживленным информационно-коммуникационным чипом никогда, дескать, не сможет потеряться. И никогда не будет похищен. Сигнал чипа отслеживается спутниками круглосуточно с точностью всяко не больше метра. А то, что, когда дети подрастут, о любом взрослом тоже можно будет в каждую секунду знать, где он, – что ж, издержки. И в смысле борьбы с мировым терроризмом весьма даже полезные. Европейцы вон уж сколько лет видны на мониторах собственных спецслужб в виде разноцветных огонечков, все поголовно, и стар, и млад. И ничего, живут. Оказалось, свободы это не нарушает. Даже разговорам о свободе не мешает. Иди куда хочешь, делай что хочешь и с кем хочешь, ничего не возбраняется, просто все видно, а при соответствующей санкции правоохранительных органов – даже и слышно. Но, в конце концов, честным людям скрывать нечего. А если кто-то нелегально подключится к каналу и выкачает чьи-то личные данные – это подсудное дело: до трех лет. Другое дело – как такое подключение обнаружить да потом еще доказать… Но это уже не дело законодателей. Правда, хакеры уже научились вливать ложные координаты, если украсть приспичило не на шутку; скажем, похищенную шестилетнюю девочку, победительницу детского конкурса красоты «Юная Марианна», по сигналам искали в Провансе, а она, изнасилованная пятью педофилами из знатных семей, помирала совсем даже в центре Парижа. Но имитация координат тоже подсудное дело: до десяти лет.