21 интервью

И когда начали мы репетировать пьесу, я поразился, что у Владимира желание было просто так, из воздуха. Что для биографии актер знаменитый должен сыграть Гамлета. К его чести, он все всегда понимал, когда начались репетиции и я стал докапываться: «Володя, а что ты два года хотел играть? Ну, объясни мне, не играй, объясни хотя бы, почему ты два года за мной ходил?» Владимир вообще удивительный человек по уму, видно по его стихам и песням, – как он слова чувствует, как он слышит, язык как он слышит уникально. Тот же Эрдман говорил: могу все понять, как пишет Галич, как пишет Булат, но как пишет Высоцкий – не могу понять. И это профессионал говорил. Он не мог понять «кухни»; там он понимал, а здесь не мог. И тогда я начал подходить к Владимиру с разных сторон. Больше всего через слово, но у него было прекрасное качество: он очень любил, когда не разговаривали, а чтобы я показал. Он говорил: «Вы покажите, что вы хотите, и я пойму». И он действительно понимал. То есть это была тяжелая и трудная работа, он запил, репетиции прекратились. Потом потребовали, чтобы я снял Высоцкого с роли, что это – не Принц. Я говорю: «Ну, вам видней, вы все время, в принципе, общаетесь с Королями…». В общем, вот такие были глупые разговоры, просто не хотели, чтобы Высоцкий играл, даже не понимаю, по каким причинам. Они говорили: хрипатый голос, – что это за Принц? Правда, они это произведение всегда не любили, еще давно, когда пытались в Вахтанговском театре поставить и я актером был. Потом там этот занавес, который кругом ходил, в любом направлении. С этим злосчастным занавесом – делали сложную конструкцию на вертолетном заводе – просчитались, и это все упало, чуть всех не убив. Как раз несли гроб Офелии, и упало на гроб, пробило гроб, но их спасло. Это было ужасно, занавес их всех накрыл, тишина, я в зале сижу и тихо говорю: «Жив кто-нибудь?..». Нет, сперва я дико заорал, так что все сбежались. Я заорал: «Стойте!», потому что они шли, а я видел, как это начало падать, оседать и проламываться. И я заорал, потому что понял, если они еще шаг шагнут, то как раз их… Завопил я нечеловеческим голосом, они остановились как вкопанные, но уже было поздно, уже удар сразу был. Гроб и крик спас, одному плечо повредило, но серьезных ранений не было.

По всем этим причинам репетиции отложились на следующий сезон. А на следующий сезон – нет худа без добра – Владимир стал больше понимать роль, после каких-то срывов и прочего. Он понимал, что что-то не происходит, у меня нет с ним никакого контакта в понимании образа, роли. У него были какие-то туманные представления, что нужен человек эпохи Возрождения, Бенвенуто Челлини, мемуары, и все это сочеталось с его темпераментом, с песнями и так далее. «Гамлет» начинался со стихотворения Пастернака, то есть, когда публика приходила, Высоцкий сидел у стены и играл на гитаре. И публика так: «А, опять начинается». Но сразу шли стихи: «Гул затих, я вышел на подмостки»…

Минчин: Хорошие стихи.

Любимов: Великолепные.

Минчин: На уровне со «Свечой».

Любимов: Да. Там ведь вся цель искусства – «Я ловлю в далеком отголоске, что случится на моем веку». Собственно, по замыслу я так и хотел, что знаменитый человек, бард, вот он сидит, поет, оставляет свою гитару и играет роль Гамлета. Сам поэт.

Минчин: Была в этом символика, что он своего рода Гамлет России?

Любимов: Я не знаю в результате, в какой-то мере – да. Но, конечно, не в том смысле, как стихи Андрея Андреевича: «Какое время на Руси, таков Мессия». Помните эти его две строчки, которые кто-то принес, и он тоже пришел, Андрей, и положили на могилу Высоцкого. И написано было «Вознесенский». Я у мамы Высоцкого спросил, это был день какой-то памяти Володи, и говорю: «А почему тут это? Вы считаете, что это хорошо?..». Она говорит: «А это вот Андрей Андреевич принес. С ним пришли какие-то молодые люди, поставили и ушли». Я говорю: «Но вы не будете против, что эту мраморную доску возьмут и поставят к Андрей Андреевичу при входе в его квартиру на Котельнической набережной?». И действительно, ребята взяли, отнесли и поставили. Я думаю, он догадывался, кто это.

Минчин: У вас есть фотография могилы Владимира?

Любимов: Да, конечно. Но там ужасный памятник, мы же провели конкурс, потом у нас была великолепная идея сделать и мы добились этого, я ездил, просил, кланялся (в общем, небывалое, даже Капица не верил, говорил: нет, не дадут вам кусок метеорита); мы просто хотели метеорита кусок положить на могилу. И дали! – хранители.

Когда мы закрытый конкурс сделали, все-таки там были приличные вещи, а они поставили самый отвратительный, это настояла Семья… Ну, если папа говорит, что «у Володи что-то было, его сам Кобзон ценил!».

Был ли он Гамлетом России? В какой-то мере – да, он был великий поэт России. Когда я это сказал, то на меня Начальники шумели, что я всегда «безобразничаю». А теперь они делают из него – точно по его предсказанию, как он спел в своей песне «Монумент», где он все предсказал, как будет и что из него будут делать.