22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

...24 июня (то есть уже на третий! день войны) в районе Клевани (150 км от границы) мы собрали много горе-воинов, среди которых оказалось немало и офицеров. Большинство этих людей не имели оружия. К нашему стыду, все они, в том числе и офицеры, спороли знаки различия. В одной из таких групп мое внимание привлек сидящий под сосной пожилой человек, по своему виду и манере держаться никак не похожий на солдата. С ним рядом сидела молоденькая санитарка (какие темпы — третий день войны, а уже успели и петлицы спороть, и ППЖ завести! — М.С). Обратившись к сидящим (сидящим перед генералом! — М.С), а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не тронулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй, третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность (вот она — «проблема связи», которая на войне решается не наличием проводов и раций, а желанием установить связь. — М.С). Тогда, подойдя к пожилому «окруженцу», велел ему встать. Затем спросил, в каком он звании. Слово «полковник» он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня. Выхватив пистолет, я был готов пристрелить его тут же, на месте. Апатия и бравада вмиг схлынули с полковника. Поняв, чем это может кончиться, он упал на колени и стал просить пощады...»

А чем бы эта сцена могла закончиться, если бы в руках у кого-то из «окруженцев» оказалось оружие? «Объявили переодетым диверсантом, отобрали документы, оружие и тут же вынесли смертный приговор...» И числилась бы фамилия Рокоссовского в длинном списке погибших советских генералов, с весьма распространенной в этих списках пометкой: «Место захоронения неизвестно».

Теперь снова берем книгу воспоминаний Н.К. Попеля «В тяжкую пору».

В отличие от мехкорпуса Рокоссовского, дислоцированного в глубоком тылу округа, 8-й МК генерал-лейтенанта Рябышева перед войной располагался в районе Дрогобыч — Стрый, всего в ста километрах от границы. И вместо грубого фарса с «окруженцами в кальсонах», с первых же дней война предстала перед взглядом Попеля в своем истинном, трагическом обличье:

«...немецкие истребители с хватающим за душу воем и пулеметной дробью пролетают над головами. После каждого захода — стоны, крики. Бойцы разбегаются в хлеба, тянущиеся по обе стороны шоссе. Потом долго собираются. Стоят около раненых и убитых, рассматривают поврежденные машины. Не спешат в кузова — на земле как-то надежнее. А когда наконец усаживаются по своим местам, выясняется, что нет Петрова или Сидорова. Начинаются розыски, командиры охрипшими голосами выкрикивают фамилии. На дороге пробка, а тем временем снова появляются самолеты...»

Это — картины вечера первого дня войны. А вот день второй:

«...сегодняшняя дорога отличается от вчерашней. И не к лучшему. Это уже дорога отступления... Среди машин с ранеными — грузовики, везущие какое-то имущество. Неясно — личное или казенное... Вот полуторка, весь кузов которой занимает высоченный черного дерева буфет.

...Раненые не только на машинах. Они бредут вдоль шоссе, опираясь на палки, поддерживая здоровой рукой поврежденную... Попадаются бойцы, у которых не заметишь признаков ранения. Возможно, повязки под одеждой, а может быть... Ловлю себя на недобрых подозрениях...

...С севера, из лесу, на галопе выскакивают артиллерийские упряжки без пушек. Постромки обрублены. Красноармейцы верхом. Когда-то, давным-давно, в двадцатом, вероятно, году, я видел такое. Батарейцы удирали, обрубив постромки, бросив пушки. Мы с Балыковым выскакиваем из машины:

— Какой части, откуда?

Тот, что сидит впереди, без ремня, без пилотки, натягивает узду:

— А вы пойдите туда, хлебните, будете знать — кто и откуда!

Балыков расстегивает кобуру. Это заставляет сбавить тон.

— Товарищ комиссар, всех танками передавило. Мы одни остались. Хоть верьте — хоть не верьте: у него танков тыщи (как же нам в это не поверить? Нам про эти «тысячи танков» шестьдесят лет во всех книжках писали. — М.С). Что тут «сорокопяткой» сделаешь... Надо к старой границе тикать...

...Когда до Яворова оставалось километров 15—20, в узком проходе между разбитыми грузовиками и перевернутыми повозками моя «эмка» нос в нос столкнулась со штабной машиной. Разминуться невозможно. Я вышел на дорогу. За встречным автомобилем трактора тащили гаубицы (в шибко «подготовленном» к войне со всем миром вермахте гаубицы в то время таскали шестеркой лошадей. — М.С).

Меня заинтересовало — что за часть, куда следует. Из машины выскочили майор со старательно закрученными гусарскими усами и маленький круглый капитан. Представились: командир полка, начальник штаба.

— Какая у вас задача?

Майор замялся:

— Спасаем матчасть...

— То есть как — спасаете? Приказ такой получили?

— Нам приказ получать не от кого — штаб корпуса в Яворове остался, а там уже фашисты. Вот и решили спасти технику. У старой границы пригодится...