Ну да ладно, к распоясавшейся финской военщине мы еще вернемся в другой книге данного цикла, а пока отметим другой, более относящийся к теме 22 июня параграф из книги Никулина: «Замкомандира полка по политчасти был у нас замечательный человек, батальонный комиссар Спиридонов. Он часто приезжал к нам на батарею (
– Товарищи! В мире сложилась тревожная обстановка. Вполне возможно, что в этом году… нам придется воевать. Я говорю это не для разглашения, но думается, что войны нам не избежать. Наш враг номер один – Германия» («Почти серьезно», с. 87).
Отметим, что просто так батальонному комиссару в Красной Армии (как и творческому работнику К. Симонову) ничего «думаться» не могло. Если бы еще за месяц до описанного разговора он заявился к простым бойцам с подобными соображениями, то о его задушевных беседах было бы живо доложено куда надо и тов. Спиридонов встретил бы Великую Отечественную не в городе Ленина, а где-нибудь по дороге на Колыму – по статье за «антигерманскую пропаганду». Недаром же Юрий Никулин сообщает: «Все мы с удивлением и недоверием слушали Спиридонова. Как же так? Только что с Германией мы подписали договор о ненападении, и вдруг разговор о близкой войне». Как тут не вспомнить уже знакомое нам донесение графа Шуленбурга! Легко представляется: проходит еще месяц-два, и политрук вновь собирает взволнованных подопечных, чтобы объявить об очередной провокации еще одного соседа: «Товарищи мои, братья и сестры…» И полетели на запад бомбардировщики с истребителями…
Вернусь на минуту к мемуарам адмирала Кузнецова, который предлагает несколько иную версию всеобщей замполитовской активности в апреле 1941 года: «
В конце апреля или в самом начале маяко мне зашел начальник Главного управления политпропаганды ВМФ И.В. Рогов.– Как быть с разговорами о готовящемся нападении немцев на Советский Союз?» («Накануне», с. 291).
«Иван Васильевич, – вспоминает сей интересный разговор адмирал, – был человеком требовательным и строгим. Но тут он чувствовал себя неуверенно: знал, что происходит на морях и границах. Наедине мы не раз обменивались мнениями, и Рогов, как и я, высказывал свою озабоченность. Ему, конечно, были известны меры, которые принимал наш наркомат. А официальные сообщения в печати носили подчеркнуто успокоительный характер. Что же делать политработникам, как разговоривать с людьми?» (там же).
Прежде чем поверить этой сказке о «неуверенном» замполите и задушевных разговорах о международном положении, которые Кузнецов якобы вел с официально приставленным к нему стукачом, предлагаю вспомнить факт, приведенный самим же Кузнецовым на с. 289 его книги. Дело в том, что еще
23 февраля 1941 годавсе военное руководство получило Директиву Генштаба, ясно указывавшую на то, кто отныне является наиболее вероятным противником СССР – Германия. Эту директиву руководство наркомата ВМФ продублировало 26 февраля 1941 года: соответственно, «строгий» политработник Рогов никакой «неуверенности» испытывать просто не мог. Всю эту ерунду Кузнецов (или его «редакторы») сочинил лишь в виде «облатки» для последущего признания: «Вопрос, поставленный Роговым, был весьма щекотливым. Посоветовавшись, мы решили: надо дать политорганам указание повышать готовность, разъяснять морякам, что фашистская Германия – самый вероятный наш противник» (там же). Надо же, какие у Сталина, оказывается, были самостоятельные флотоводцы и политработники! «Посоветовались» между собой и «решили»! Прямо как батальонный комиссар у Никулина: «подумалось» политбездельнику с пересыпу и пошел нести свет в массы! Характерно завершающее предложение в сказании о том, как адмирал Кузнецов вразумлял своего политупровца (а заодно и всех остальных советских моряков): «На кораблях, в соединениях эти указания восприняли без кривотолков» (там же). Еще бы: если бы в экипажах и батареях РКВМФ зачитали приказ об объявлении войны империалистам Марса, Юпитера и Земли Санникова, то советские военнослужащие, тайком вздохнув, и это приняли бы к сведению! «Юпитер – так Юпитер: вон как, зараза, зловеще сверкает…»