22 июня, ровно в четыре утра (СИ)

Рано утром девушка была уже дома. Вошла в дверь и обрадовано улыбнулась. Вся семья была в сборе. Раннее утро, но все собрались за столом и пили чай.

— Ривочка! Как мы тебя ждали!

Глава девятая. Семейный совет

Глава девятая

Семейный совет

24 июня 1941 года

Он сидел напротив Абрахама, его лицо, всегда спокойное, было на этот раз не просто спокойным, а каким-то отрешенно-безмятежным. Рива внимательно присмотрелась — на диване лежал собранный вещмешок.

— Арончик, когда? — с ходу спросила девушка, оказавшись в большой комнате.

— Сегодня, в полдень должен быть у военкомата.

Вот и Моня сидит с красными зареванными глазами. На ее руках Мэри, она родилась три месяца назад, очень спокойная девочка, вся в папу, вот только теперь видно, что морщится и капризничает.

— Моня, как ты можешь? Все будет хорошо. А из-за твоих нервов вдруг да молоко пропадет? Зачем ты так? — попыталась успокоить старшую сестру. Напрасно. Казалось, что та никого не слышит.

Ребекка уселась за стол, на свое законное место. И мама, и отец выглядели не то чтобы смущенными, они выглядели раздавленными. Они ведь знали, что такое война, мировая и гражданская, они помнили всё это, очень хорошо помнили! А сейчас пришло осознание того, что сейчас их дети и их единственная внучка должны будут на себе ощутить, какое страшное горе свалилось на их нежные плечи! Это осознание делало их жизнь горькой, но что они могли сделать? А как он радовался, когда у старшенькой, Монечки, родилась дочка? Как с нежностью прикасался к этому розовому комку жизни, казалось, ну что тут моего? А уже чувствуешь, что это мое, родное, продолжение моей жизни… И что теперь? А как теперь будет доченьке без ее любимого Арончика? И что понесло его вчера в военкомат? А что, он мог бы по-другому? Не мог бы… И еще не самый старый еврей Абрахам Гольдберг смотрит на настенные часы… ему уже пора. Надо что-то сказать, что-то сделать, что-то решить, но все это после работы. Он поднимается…

— Аарон, ты с нами не один день, даже не один месяц. За это время ты мне и моей Лейзе стал сыном, Моне — хорошим мужем, а Ривке и Эве еще и старшим братом.

Абрахам остановился. Ребекка, угадав по взгляду отца его желание, тут же разлила из графина рубиновое вино по стопкам, которые стояли в готовности на столе. Это молодое легкое вино отец разрешал пробовать даже Эве, особенно по большим праздникам. Отец удовлетворенно кивнул головой, как всегда, средненькая быстрее всех соображала и лучше всех его понимала. Она знала, что мужчина иногда должен выпить, чтобы снять напряжение, что мужчина может иногда и подраться, конечно, Абрахам уже вышел из того возраста, когда силой отстаивал свой авторитет, а по молодости драчуном он был преизрядным, приходилось ему не раз и не два защищать свою честь на кулаках, только когда в его жизни появилась Лейза почти перестал…

— Аарон, будь же ты смелым воином, не бойся ничего. Мы тут, мы тебя будем ждать. Возвращайся с победой!

Все встали и дружно выпили. Абрахам поставил стопку на стол и сказал, уже без такого пафоса, просто, констатируя очевидное:

— Моня, сегодня переезжаешь к нам, нечего вам снимать комнату, и нам будет как-то спокойнее… Все вместе будем — обязательно будет все в порядке. Да и Арончику будет спокойнее, а мама поможет с Мэри…

Отец семейства обнял Арона, подхватил на кухне небольшой сверток, который драгоценная его жена приготовила на работу, после чего быстрым шагом отправился восвояси. По дороге понял, что был собой недоволен. Арончик Кац как-то в их семье не сильно-то и прижился. Он был неплохим мужем Монечке, но при этом к их семье относился немного отстраненно, как будто подчеркивал, что он все-таки Кац, что его род значимее, что ли, нет, он не нарывался на скандал, не был высокомерен, он был какой-то другой, но сейчас он уходил на войну, и что было делать? Говорить ему, что он не совсем наш? Так это же глупости… Пусть все будет так, как стало, что ему, старому еврею, от нескольких теплых слов шапка с головы упадет? А если бы это был его сын? И Абрахам тяжело вздохнул, их с Лейзой сын умер младенцем, сейчас ему бы исполнилось двадцать, он тоже ушел бы на войну. Будь она проклята!

На работе у него сегодня было как-то совершенно нерабочее настроение. Почти в каждой семье был призывник, обсуждали новости, какие могли. Новости были тревожные, а самым тревожным было то, что никто толком ничего не знал. Появился Мойше Абрамзон, он был учетчиком, доверенным лицом директора совхоза. Самого директора не было, его вызвали на какое-то совещание. Абрамзон, которому только-только исполнилось сорок лет был человеком ушлым, но с понятием. Он знал все, что можно было знать и еще чуть-чуть больше, а потому решил, что самым разумным будет на сегодня работников распустить, пусть проводят своих в армию. Тем более, что их единственный грузовик уже мобилизовали на перевозку новобранцев. Мойше Шмулевич подержал их пару часиков в томлении, а потом и отпустил, ссылаясь на временное отсутствие производственной необходимости.