22 июня, ровно в четыре утра (СИ)

Задержанный румын был невысок ростом, но крепыш, руки-ноги колесом, грудь бочонком, а вот Аркадий хоть и спортивный парень, но до богатырских статей не дотягивал. Крепкий, жилистый, это да, но горой мышц похвастать не мог. Сюда бы Прыгоду, вот тот — былинный богатырь: что рост, что в обхват, тащил бы он задержанного мужичка даже по скользкому лесу как по асфальту города Киева в летний вечер — быстро и надежно. Кроме богатырского роста, боец был ловок, смел, имел какую-то казацкую бесшабашность, хотя к казакам никакого отношения у его семьи не было. Они были крепостными, которых на Полтавщину продали из-под Звенигорода. После освобождения крестьян от крепостной зависимости и от земли, Прыгоды оставались на богатой Полтавщине. Небольшой хутор Пригожино стал их домом, потом началась Первая мировая, Прыгодам пообещали дать земли от соседей, немецких колонистов, которых, по приказу генерала Брусилова, выселили на Волгу. Но ничего так и не дали. Землю дали большевики. Младший сын в большой крестьянской семье, Василь рано ушел на завод в Полтаву, оттуда был призван в Красную армию и попал в пограничники. И пограничником он был хорошим.

К позиции секрета Аркадий добирался полчаса. Обратно дорога заняла полтора, даже немногим более. Не обошлось и без падений, так что на заставу группа в составе младшего политрука, овчарки Абрека и одного перебежчика заявилась не в самом опрятном виде. Ну, Абреку-то что, ч него, как с гуся вода. Сейчас в вольер, потом обсохнет, отряхнется, и готово. Ну, а видок у командира и перебежчика был такой себе. Аркадий коротко доложил командиру заставы о происшествии, получил приказ доставить задержанного в комендатуру, отправил наряд бойцов на позицию секрета, чтобы посмотрели, что там и как. Молодой политрук быстро переоделся в сухое, забрался в машину, полуторку, которую выделили ему по такому случаю на заставе, и вскоре был в расположении комендатуры.

Комендатура располагалась в большом доме, принадлежавшем ранее какому-то местному богачу, как сказали бы у нас баю, или кулаку-мироеду. В Бессарабии многие приняли приход Красной армии именно как освобождение. И не только от румын, которые были и родственниками, но слишком уж старшими братьями, высокомерными, не считавшими бессарабцев себе ровней. В первую очередь крестьянский люд, а Бессарабия была сплошь крестьянским краем, надеялся получить землю. Землю крестьянам дали. Смущало только обилие залетных руководителей, которые пили легкое молдавское вино, запивали его водкой, а потом, присмотревшись, стали наводить порядки. Почти что сразу с раздачей земли стали молдавских мужичков и «околхознивать». Партийные органы на местах вскоре получили планы агитационных и организационных мероприятий, контрольные проценты вовлечения в колхозы, но дело шло туго и больше на бумаге.

Любви к новому руководству эти дела не прибавляли, кое-кто начинал вспоминать как было хорошо при румынах, но и тотального сопротивления в Бессарабии советской власти не было, сюда направили людей более-менее толковых, понимающих, что массовые загоняловы в колхозы тут и сейчас вызовут массовые же протесты. Потому спешили не спеша, отчитывались, понимая, что цифры далеки от действительности, а там, где удавалось создать коллективные хозяйства, всю землю у крестьянина не забирали, оставляя каждому участок, достаточный на личный виноградник да небольшое приусадебное хозяйство. Понимали, что лиши молдаванина виноградника, получишь страшного врага. А пока молдаванин при винограде да при вине, он будет тих и покладист, и делай с ними все что хочешь. Из-за этого работа оперативного отдела пограничников была проще, чем на Западной Украине или в Прибалтике, но и сложнее одновременно — никто не рвался во враги, но никто не стремился помогать новой власти. Было какое-то тупое равнодушие, согласие со своей судьбой, а вот попытки как-то разговорить, привлечь, наталкивались на стену отчуждения, прикрытого откровенным непониманием. Молдаванин, попав к особисту, тут же делался непроходимым тупицей, каким он, конечно же, не был. Любой крестьянин, гагауз, молдаванин, румын, украинец или грек хорошо знает свою выгоду, если предложить ему что-то для него, крестьянина, по-настоящему выгодное, так все сообразит, по полочкам разложит, действовать начнет. А если предложить тебе нечего, то и разговаривать с тобою зачем?