А потом в бой пошла дипломатия. Письма, ноты, ультиматумы. События развивались так быстро, что молодой политрук только и успевал сообщать бойцам самое основное, стараясь разъяснить то, что самому было еще не очень понятно. Постоянно обращался к старым партийцам, комиссару отряда. Потом уже их интерпретацию доносил до пограничников. Впрочем, на границу попадали люди с подготовкой, голова варила у всех, с политической грамотностью тоже было на уровне. Очень быстро пришло время, когда получили приказ вскрыть конверты, это был приказ о наступлении на
Вспомнив, как он шел навстречу смерти, Аркадий невольно поежился. Было очень и очень страшно? Да, наверное, это надо было бы назвать страхом. Но кто-то должен был сделать эти шаги к позициям так и не состоявшегося врага. И он был тем, кому положено было и по Уставу, и по Совести быть впереди. А страх? Ну, пришлось сжать зубы, так, что чуть эмаль не покрошилась, да так, сжав зубы и идти, чтобы эта боль хоть как-то забивала инстинкт самосохранения. А потом был откат, как-то так назвал наш доктор это чувство, когда все прошло, когда стало ясно, что румыны уходят, что никто в тебя стрелять не будет. Прилив адреналина! Вот какие я теперь термины знаю! Тебя несколько минут пьянило ощущение собственной силы и бессмертия! А через несколько минут трезвость возвращалась и тебя начинал терзать ужас от того, что тебя могло бы уже и не быть, но появлялась и какая-то пьянящая легкость из-за того, что ты все-таки есть, такое торжество, что ли.
Сейчас, когда позицию секрета, на которой находился младший политрук Григорянц, обрушился ливень, страха в его душе не было. Ну, ливень, ну исчезли из его поля зрения не только деревья, камыши, вода на реке, исчезли и бойцы его погранзаставы, ну и что? Аркадий посмотрел на четвертого бойца секрета. Четвероногий друг, немецкая овчарка по кличке «Абрек» была накрыта брезентом, запасливо захваченным Аркадием с собою. Заболел инструктор-собаковод заставы, вот Аркадий и взял Абрека, когда пошел проверять секреты, да на этом секрете они и застряли. Дождь — он на то и дождь, неразумная стихия, всего-то и делов, что вымокнуть до нитки. «Всего-то и делов» — это любимая фраза сержанта Михаила Поликарпова, который был главным в этом секрете, Аркадий видел, как прямо перед дождем основательный сибиряк укрыл ручной пулемет, предварительно отсоединив диск, вот уж, точно, на таких армия держится. Все сделает как надо, ничего не забудет, может и с молодым да наглым бойцом поговорить так, что тот наглость свою навсегда спрячет. А что? Михаил Сидорович Поликарпов прошел гражданскую, попал в отряды чека, бывал в таких делах, о которых и не вспоминает, нельзя вспоминать ему про это. А сейчас в пограничниках. И в то, что в этом месте граница на замке, Аркадий был уверен на все сто. Это и его сержант придержал тут, заявил уверенно: сейчас ливанёт, мол, лучше тут переждать, чем на скользкой тропе, товарищ младший политрук. Так что на таких вот сержантах армия держится.
В 17–00 двадцатого его вызвал к себе капитан Липатов, который был комендантом 3-го погранучастка. С Александром Михайловичем Липатовым младший политрук Григорянц был знаком еще с Могилева-на-Днестре, когда тот служил в 24-м Могилевском погранотряде, именно туда он прибыл для прохождения службы, оттуда отправился на Финскую, туда вернулся как раз накануне Бессарабского похода Красной армии. Оказавшись на берегах Прута, на новой границе, вновь столкнулся со старым знакомым, оказался в его прямом подчинении.