220 дней на звездолете (изд.1955)

Дверь выходной камеры была прямо напротив дверцы машины. Переход на корабль в этих условиях был уже безопасен, и путешественники один за другим покинули вездеход.

Корабль лежал на земле.

Колеса, так же как и крылья, были убраны внутрь, чтобы уменьшить площадь сопротивления ветру. Дверь находилась низко над землей, — и не пришлось даже воспользоваться лестницей.

Очутившись внутри и сняв маску, Камов тотчас подошел к Пайчадзе. За всю поездку он ни разу не говорил о нем, но Мельников видел, что мысли врача были всё время заняты его пациентом. Раненый чувствовал себя хорошо. Сменив перевязку, Камов заставил Пайчадзе смерить температуру и только тогда успокоился.

— Кажется, всё обойдется благополучно, — сказал он. — Послезавтра, к моменту старта вы будете совсем молодцом.

— С таким ранением, — ответил астроном, — во время войны я не покинул бы строя.

— Это другое дело, — сказал Камов. — Война с природой должна проходить без жертв.

Буря продолжалась еще полтора часа и окончилась так же внезапно, как и налетела. Песчаная стена промчалась мимо звездолета и быстро скрылась за горизонтом. Несколько минут продолжал дуть ветер, но затем и он прекратился. Местность вокруг корабля приняла такой же вид, как и утром.

— Удивительно! — сказал Белопольский. Если бы мы проспали эту бурю, то ни за что бы не поверили, что она вообще была.

Действительно, кругом не было видно ни малейших следов урагана. Слой песка, покрывавший почву, казался нетронутым. Густые, заросли растений стояли, как прежде, и даже у их корней не было песчаных наносов. Только у правого борта звездолета высился огромный холм, закрывший все окна с этой стороны.

— Поднимайте корабль! — сказал Камов.

Мельников нажал кнопку на пульте. Заработал мотор, и колеса вышли из своих гнезд. Звездолет медленно поднялся. Песок, прижатый к борту, рассыпался, и окна оказались свободными.

И с этой стороны всё было по-прежнему. Так же блестела неподвижная поверхность озера. Казалось, что не вода, а ртуть заполняла его низкие берега.

— Ветер совершенно прекратился, — сказал Камов. — Природа Марса заставит наших ученых метеорологов поломать голову.

— Ботаникам тоже будет много работы, — заметил Белопольский. — Очевидно, что растения прижались к земле во время бури. Но как могли согнуться такие толстые стволы? Их строение, по-видимому, иное, чем у земных растений.

— Всё здесь иное, — сказал Камов. — Только по внешнему виду природа Марса напоминает Землю, а в действительности ее эволюция шла, вероятно, совершенно другим путем, чем на Земле. Для ученого любой специальности здесь обширнейшее поле для исследований.

— А наше растение?! — воскликнул вдруг Мельников, бросаясь к окну.

— Неужели придется в третий раз ехать за этим злополучным кустом? — сказал Камов.

Но тревога оказалась напрасной. Растение, о котором они совершенно забыли во время бури, было на месте. Через несколько минут, очищенное от песка, оно уже заняло свое место в холодильнике.

До захода солнца было еще далеко. Остаток дня был посвящен установке памятника, который, по плану экспедиции, нужно было поставить на месте посадки корабля. Эта работа заняла несколько часов, и в ней принял участие весь экипаж, за исключением Пайчадзе, которому Камов категорически запретил выходить из звездолета. Бейсон сидел запертым в каюте; и было решено, что он выйдет из нее только тогда, когда корабль покинет Марс.

Для установки памятника выбрали место рядом со звездолетом, на небольшой полянке, окруженной со всех сторон густыми зарослями. От середины поляны до первых кустов было больше двадцати метров, так что появление «прыгающей ящерицы» не могло остаться незамеченным. Участники работы были хорошо вооружены.

Пайчадзе настоял на том, чтобы ему разрешили устроиться в выходной камере у открытой двери. С этой высоты хорошо просматривалась местность, и появление зверя таких больших размеров не могло ускользнуть от его внимания. Сам он был защищен стоявшим против двери вездеходом.

Приняв все эти меры предосторожности, звездоплаватели спокойно могли работать.

Неожиданное затруднение возникло при выгрузке из корабля тонких стальных свай, которые должны были быть вбиты в землю для устойчивости памятника на песчаной почве планеты. Каждая из них имела двенадцать с половиной метров длины; вынести их через выходную камеру оказалось невозможным. В узком коридоре негде было развернуться. Пришлось воспользоваться люком, находящимся в помещении обсерватории. Через этот люк участники полета проникли в звездолет на Земле, когда выходная камера была закрыта конструкцией стартовой площадки.

Четыре сваи были перенесены в обсерваторию, и круглая дверь во внутренние помещения плотно закрыта. Колеса убрали внутрь, и люк оказался низко над землей. Камов, оставшийся в обсерватории, один за другим передал товарищам тяжелые стальные стержни. Закрыв люк, он возобновил воздух в помещении и, снова подняв корпус звездолета, вышел из него.

— Недосмотр! — сказал он. — При конструировании корабля надо было предусмотреть это обстоятельство.