224 Избранные страницы

Между прочим, здесь кстати будет отметить свойства светской улыбки. Это отнюдь не обыкновенная человеческая улыбка. Эта улыбка достигается распяливанием рта со сжатыми губами и совершенно серьезными и даже строгими глазами. Улыбка эта говорит не о радости или удовольствии, как обыкновенная человеческая улыбка. Она говорит просто: "Я — человек воспитанный и знаю, какую именно рожу надо корчить перед гостями светскому человеку".

Одни только японцы не умеют распяливать рта по-светски и изображают искреннюю улыбку и даже смех, что придает им откровенно идиотский вид.

Мадам Ливон усвоила европейскую технику и встречала гостей светской улыбкой.

Первым пришел господин густо испанского типа и молча тряхнул руку хозяину и хозяйке.

— Enchant?e!1 — сказала хозяйка.

— Хабла, хабла! — крикнул хозяин и тотчас повернулся и убежал, делая вид, что его позвали.

Испанец вошел в гостиную, потянул носом и, поймав струи сандвичей, пошел к буфету.

Вторым пришел господин английского типа.

— Хоу ду ю ду? — воскликнул хозяин и убежал, делая вид, что его позвали.

Словом, все пошло как по маслу.

Англичанин вошел, оглянулся, увидел фигуру у буфета и молча к ней присоединился.

Затем пришел бо-фрер Сенечка и привел с собой корейского журналиста с женой, бразильянца с сестрой, норвежца и итальянца. Потом пришли три англичанки, и никто не знал, кто, собственно говоря, их пригласил. Англичанки были старые, но очень веселые, бегали по всем комнатам, потом попросили у лакея Михайлы перо и сели писать открытки друзьям.

Сенечка суетился и старался внести оживление. Но гости выстроились в ряд около буфета и молча ели. Точно лошади в стойле.

Пришла подруга хозяйки, Лизочка Бровкина.

— Ну что? Как? — спросила она.

— Enchant?e! — томно ответила мадам Ливон и прошипела шепотом:

— Умоляю, не говорите по-русски.

— Ах! — спохватилась Лизочка. — Et moi aussi enchant?e avec plaisir1.

И плавно пошла в гостиную.

— Мосье! — светски улыбаясь, сказала м-м Ливон Сенечке и отвела в сторону.

— Ке фер2 с ними? Ради бога! Ну, пока они еще едят, а потом что? И почему не едут артисты и государственные люди?

— Подожди. Надо же их перезнакомить. Вот, смотри, кто-то еще пришел. Подойди к нему и знакомь.

Новый представился. Он — японский художник Нио-Лава. Хозяйка подвела его к столу и, не давая времени схватить сдобную булку, на которую тот было нацелился, стала его знакомить. И вдруг произошло нечто странное. Произошло то, что испан-ский журналист, тот самый, которому хозяин сказал "хабла", взглянув на японца, уронил вилку и громко воскликнул:

— Оська! Ты как сюда попал?

— Неужели Моня Шперумфель? — обрадовался японец. — А где же Раечка?

Хозяйка старалась нервным смехом заглушить эту неуместную беседу.

В это время громкое "хоу ду ю ду" заставило ее обернуться. Это сам Ливон ввел новую гостью.

— Американская поэтесса, — шепнул Сенечка. — Я сам ее пригласил. Пишет во всех нью-йорк-ских журналах. Мадам! Enchant?e!

— Enchant?e! — зафинтила хозяйка. — Пермете муа1...

Но гостья, толстая, красная, скверно одетая, уставилась куда-то и, казалось, ничего не слышала. Хозяева и Сенечка смущенно проследили ее взгляд и с ужасом убедились, что уставилась она на лакея Михайлу.

— Господи! Что же это?

— Мишка! — закричала американка. — Михаил Андреевич! Да ты ли это?

— Вуй-с! — завопил Михайло и брякнул об пол поднос.

— Простите, — сказала американка по-английски. — Это мой первый муж. Теперь я за американцем.

И, обратясь снова к Михайле, крикнула:

— Да иди же сюда. Садись, поболтаем.

Подхватила его под руки и потащила на диван.

— Какой кошмар! Какой кошмар! — шептала хозяйка, сохраняя на лице судорожную светскую улыбку.

И вдруг отрадный голос Сенечки возгласил:

— Мосье Джумада де Камбоджа шантра ле шансон де сон пеи1.

Очень смуглый господин подошел к роялю, сел, сыграл прелюдию, тряхнул головой:

Вдо-ль да по речке,

Вдоль да по Казанке

Серый селезень плывет!

— Что это — сон? — шепчет мадам Ливон.

Нет, не сон. Выговаривает так отчетливо. Это не сон, это ужас. Голова кружится... туман... А это что? Одна из старых англичанок с бразилианской сестрой замахала платочком и поплыла серой утицей русскую, русскую...

— Сенечка! — шепчет мадам Ливон. — Сенечка! Я умираю...

Но Сенечка ничего не отвечает. Он выпучил глаза и слушает, как корейский журналист, до сих пор объяснявшийся только по-французски с явно корейским акцентом, говорит ему:

— Я сразу вспомнил, что встречался с вами. Не бывали ли вы случайно в Боровичах? У Костяковых? А? Сам-то я костромич. А? В Боровичах не бывали? У нас было лесное дело. А? В Боровичах?

Время

Это был отличный ресторан с шашлыками, пельменями, поросенком, осетриной и художественной программой. Художественная программа не ограничивалась одними русскими номерами, "Лапоточками", да "Бубличками", да "Очами черными". Среди исполнителей были негритянки, и мексиканки, и испанцы, и джентльмены неопределенного джазовского племени, певшие на всех языках малопонятные носовые слова, пошевеливая бедрами. Даже заведомо русские артисты, перекрестившись за кулисами, пели на "бис" по-французски и по-английски.