23

Я побледнел, а кожа на руках покрылась крупными пупырышками:

— Но я ведь еще не умер.

Татьяна Александровна ничего мне на это не ответила, зато по-прежнему продолжала на меня смотреть с идиотской улыбкой. Неожиданно Обухова стала читать по памяти вслух:

Мы малые дети — и ты, и я,
И вырастем раньше, чем будет беда.
Родишь ты сынишку, он будет плохим,
При жизни ты будешь несчастней других.

Когда он уйдет, ты захочешь вернуть

И сделаешь так, совершив страшный путь.
Проклясть не забудь одного малыша,
Которого любит «сестричка» твоя.

Он будет хорошим — твой будет плохим.

Он будет счастливым — твой будет больным.
Но ты повернешь и проделаешь вспять,
Душа никому не нужна просто так.

— И что это было такое?

— Это стихотворение, которое подарила мне Анилегна.

— Ее, кажется, Ангелина зовут.

— Витенька, называй ее, пожалуйста, Анилегна.

— А Диму будем называть Амид?

Я добился своего. Глаза Обуховой вспыхнули двумя огоньками гнева, она вскочила со стула и начала кричать:

— Не смей так говорить про Димку, дрянной мальчишка! Он ушел из-за тебя — ты во всем виноват! Ты и будешь расплачиваться, ты и твоя мамаша! Я верну своего сынулю!!!

— Да? И каким образом? Убьете меня для этого?

Обухова немного остыла. По крайней мере, она вновь загадочно заулыбалась.

— Ну что ты, Витенька. Прости старую несчастную дуру. Я сама не знаю, что говорю. Несчастна я, не слушай мою ерунду, — говоря это, Татьяна Александровна начала коситься в сторону окна. Я проследил за ее взглядом и она это заметила.

— Отодвинься от окна, Витенька, тебя может продуть. Димка мой так и схватил пневмонию.

— Да? А я думал он от передоза умер.

Глаза Обуховой вновь налились ненавистью, но в этот раз она быстро ее подавила.

— Витенька, ну что ты такое говоришь. Я просто беспокоюсь за тебя. Да и Соня там в саду бродит, она совсем одичала после ухода Димки.

Почему она вместо «смерти» постоянно говорит «уход»?

Обухова медленно начала обходить стол и постепенно приближаться ко мне.

— Татьяна Александровна, сядьте на место. Я хочу с вами поговорить.

— Как скажешь, Витенька, — и Димкина мама тут же вернулась на свой стул.

Меня стала беспокоить ее неожиданная покладистость. Она чего-то боится, и боится серьезно. И это касается непосредственно меня. Но чего? Чтобы на меня вновь не набросилась Соня? Может быть. А может… А может, она боится, чтобы я не убежал в открытое окно?

Я демонстративно приподнялся и подал корпус в сторону окна и тут же заметил, как стала подниматься и Татьяна Александровна. Я сел обратно на стул. Так и есть, она очень сильно хочет, чтобы я оставался в доме. Бежать! Отсюда просто необходимо как можно быстрее бежать!

— Татьяна Александровна, а прочитайте, пожалуйста, стихотворение, которое было написано Анилегной для моей мамы.

— У меня его нет, Витенька.

— Ну, а о чем там говорилось?

— Я не знаю, Витенька, твоя мама никогда мне его не показывала.

— А вы просили ее?

— Просила. И Анилегну просила потом уже рассказать, что она ей написала.

— И что Анилегна говорила?

— Сказала, что сама узнаю, когда время пробьет.

— Угу. Понятно.

Неожиданно я почувствовал, что меня со страшной силой стало клонить ко сну. Голова стала тяжелеть, а веки сами по себе слипаться. Я резко тряхнул головой, но сон согнал лишь на несколько мгновений. Такого у меня еще не было.

— Ты устал, Витенька, что мы все разговоры да разговоры. Давай я тебе постелю, — и Татьяна Александровна вновь стала приподниматься.

— Погодите, давайте еще немного поговорим. Минут пятнадцать-двадцать, если вы, конечно, не против? — Татьяна Александровна замерла в нерешительности. — А затем я у вас лягу спать, хорошо?

— Конечно, Витенька, — и Обухова вновь примостилась на стуле, но уже не так удобно, а как-то ближе к краю. Теперь она посмотрела украдкой на часы, а затем вновь краем глаза покосилась на проем разбитого окна.

Нас по-прежнему разделял стол, а до окна мне было не больше трех метров, правда, если прыгать в него, надо будет быстро подтянуться на подоконнике, а он здесь весьма высокий. Все осложнялось тем, что меня чудовищно тянуло в сон. Глаза мои вновь начали слипаться, а голова казалась просто какой-то невероятно тяжелой. Да и все тело быстро становилось ватным. Эта тварь мне подсыпала снотворного. Дальше медлить было нельзя.

— Димка, это ты?! — я расплылся в улыбке и вскочил со стула, смотря в дверной проем кухни.