24 часа в Древнем Риме

Hie апгтит sensusque meos abducta relinquo, arbitrio quamvis non sinis esse meol («Он знает, как я отношусь к этому похищению, но игнорирую волю моего сердца!») Когда Мирия прочитала этот горький протест о том, как девушку забрали из Рима в день ее рождения далеко от ее возлюбленного, она сразу же отождествила себя с девушкой, которая, как и она, ограничена в том, куда она может или не может пойти и кого она может или не может видеть.

Ее щеки вспыхивают жарким румянцем, когда она вспоминает последнее письмо к Керинтию, полностью скопированное с письма Сульпиции. Не так уж это нечестно, на самом деле. Просто Сульпиция смогла сказать лучше, чем она сама могла бы:

Мой свет, быть может, ты меня не любишь
Так, как я думала еще недавно.
Если когда-либо в моей молодой жизни,
Я и совершала глупости, как, например, оставить тебя одного

—Знай, что это было сделано лишь затем,
Чтобы скрыть мою горячую похоть.

Сульпиция, 6

Следующее письмо, которое Мирия планировала отправить, – как только дела ее отца вынудят его уехать из Рима, а ее возмущенного слугу можно будет убедить посмотреть в другую сторону, – было списано с первого стихотворения Сульпиции:

Венера сохранила свои обещания
И принесла мою любовь к моему сердцу.
Пусть откроется моя история счастья
Тем, кто чувствует, что я упускаю свою долю.
Я должна передать это письмо кому-то,
Кто коснется его, прежде чем он сделает сам?
Но есть еще один позор,
Когда вы приспосабливаете свое лицо к своей репутации.
Так пусть это будет сказано всем…

Несмотря на слезы, катящиеся по лицу, Мирия повторяет про себя строчку стихотворения, которую запомнила крепко: cum digno, digna fuisse ferar – «С достойным мужчиной я была достойной женщиной».

Она все спланировала. После консумации их любви она и Керинтий неофициально стали бы парой. Ее отец наверняка вспыхнул бы, когда она сообщила бы ему эту новость, но Мирия всегда могла обвести его вокруг пальца. Он пришел бы в себя, когда увидел, что их любовь реальна и как она делает его дочь счастливой.

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики – за весь их ропот
Мы одной не дадим монетки медной!
Пусть заходят и вновь восходят солнца,

—Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придется.

Катулл, Кармина,

5

Потом их отношения перестали бы быть секретом: Керинтий снова стал бы Марком Альбинусом, и после их свадьбы он оставил бы работу у претора. Он занял бы свое место в бизнесе ее отца как его зять и потенциальный преемник.

И все это, всю их будущую жизнь Керинтий променял на какую-то рыженькую потаскушку!

Осторожно Мирия подбирает свой libellus (дневник), который она спрятала в комнате вчера днем. Теперь вместо теплого, полного тоски письма, которое передало бы ее любовь, будет холодное, отстраненное письмо, которое расставит все точки над /. Сам libellus состоит из двух тонких деревянных дощечек, соединенных шпагатом. Внутренняя сторона каждой доски покрыта слоем воска. Мирия использует остроконечный стилус, чтобы нацарапать сообщение на воск. Из-за того, что она писала свои любовные послания на воске, а воск на латыни – cerinthus, Альбин и получил свое кодовое имя. (Еще одна идея, позаимствованная у Сульпиции.)

Альбин на самом деле – полуграмотный деревенщина, который никогда не стал бы читать стихи для удовольствия (насколько же стали ясны его недостатки сейчас!), поэтому нет никакого вреда в том, чтобы списать все письмо прямо из стихов Сульпиции. Ее прощание с бойфрендом было утонченным и достойным, но все же болезненным – точно таким, как хотелось бы Мирин. Она начинает писать, вонзая стилус так глубоко в воск, что царапает древесину. Так не пойдет. Это показывает, что ее эмоции выходят из-под контроля. Нагрев плоское, скругленное лезвие над свечой, она разглаживает воск и снова начинает писать: