«25 святых»

Едва голос стих, как Эмброн вскочил с постели. Он короткое время раздумывал, потом направился к двери душа. Оттуда по-прежнему доносился шум воды. Эмброн отошёл на несколько шагов назад и устремил на дверь пристальный взгляд. В его глазах начало появляться сияние. Дверь душа отворилась. Обнажённая Кинсли вышла из душа. Глаза её были широко раскрыты и смотрели куда — то в сторону. Ступая мокрыми ногами по полу, она подошла к Эмброну. Из уст Эмброна раздался глухой шёпот:

— Одевайся, Меган!

Кинсли безропотно подчинилась. Едва она оделась, как снова подошла к Эмброну. Эмброн медленно положил свою руку на голову Кинсли и издал завораживающий шёпот:

— Иди, Меган! Иди.

Кинсли молча миновала Эмброна и вышла из комнаты.

Отец Джонатан закончил молиться. Он поднялся с колен и вышел из часовни. Он лишь мельком взглянул на Боуда. Он сел за стол, за которым имел обыкновение сидеть и пододвинул поближе к себе книгу. Боуд не выдержал и с упрёком заметил:

— Джонатан, ты уже сотни раз читал эту книгу. Не понимаю, что нового ты там ищешь?

— Я ищу душевное спокойствие, близость со святым Генрихом, а не ответы, — не глядя на него, ответил отец Джонатан.

— Ты всё ещё надеешься на его помощь? — в голосе Боуда послышалось грустная ирония.

— Именно благодаря святому Генриху. мы оказались здесь. Не забывай об этом, Джеймс.

— Я не забываю, Джонатан. Я ищу выход. Пытаюсь ответить на вопросы. И. -Боуд запнулся, услышав шум открывающегося прохода. Отец Джонатан так же поднял удивлённый взгляд на проход, не понимая, кто бы это мог быть.

— Кинсли? — удивлённо воскликнул Боуд, увидев вошедшего человека. — Почему вы здесь? И кто вообще показал вам это место?

Кинсли не отвечая, прошла к открытой дверце часовни и остановилась. Глаза её по-прежнему были широко раскрыты. Немигающий взгляд был направлен на тело святого Генриха.

— Почему вы не отвечаете, агент? — начал было возмущённо выговаривать Боуд, но отец Джонатан остановил его жестом руки.

— Разве ты не видишь, она не в себе, — шёпотом произнёс он, поднимаясь с места. Отец Джонатан подошёл к Боуду и снова прошептал:

— Не мешай ей. У меня такое чувство, что она пришла неспроста!

Боуд лишь кивнул в ответ головой и тут же устремил пристальный и напряжённый взгляд на Кинсли. Кинсли некоторое время молчала, а затем неожиданно громко произнесла одно слово:

— Письмена!

Боуд и отец Джонатан вздрогнули, услышав её голос.

— Что письмена? — стараясь говорить, как можно осторожней, спросил Боуд.

— Вы никогда не прочтёте эти письмена, — Кинсли говорила громко и без запинки. Разговаривая, она не оборачивалась. Её взгляд всё так же был направлен на тело святого Генриха.

— Почему? Ты знаешь ответ? — замирая от охватившего его волнения, спросил

Боуд.

— Да! Эти письмена — заклинание.

Боуд и отец Джонатан снова вздрогнули, услышав эти слова. Они переглянулись между собой, в это время снова раздался голос Кинсли:

— Заклинание имеет страшную силу. Его начертил один из пяти архангелов дьявола. Адвихестамас!

Эти слова заставили и отца Джонатана и Боуда опуститься на колени. Они, вовсе глаза смотрели на Кинсли и понимали, что её устами говорит некто недоступный их пониманию. Оба были охвачены благоговейным трепетом.

— Вы не увидите зло, пока не снимите заклинание!

— Как нам это сделать? — вырвалось у Боуда.

— Святой Генрих поможет вам! — раздалось в ответ.

— Святой Генрих? — одновременно вскричали Боуд и отец Джонатан.

В ответ Кинсли издала завораживающий душу шёпот, от которого у обоих прошёл холодок по всему телу.

— Смотрите, слушайте и запоминайте!

Кинсли вошла в часовню. Через мгновение она вышла оттуда, держа в руках две горящие свечи. Затем она закрыла дверь часовни. После того, как дверь часовни закрылась, Кинсли подняла горящие свечи и начала что — то непонятное бормотать. В каждой руке у неё была горящая свеча. Свечи описывали непонятные и странные круги над головой Кинсли. Затем она внезапно перестала бормотать и, приблизившись вплотную к двери часовни, начала двумя руками одновременно, что-то писать. Она писала обратной стороной свечи; огонь по-прежнему ярко горел. Воск оставлял на двери непонятные знаки. Это продолжалось довольно долго. Кинсли исписала всю дверь. Когда она закончила писать, в руках у неё оставались лишь тлеющие фитили свечей.

— Помоги им, святой Генрих! — внезапно воззвала Кинсли и одновременно приложила тлеющие фитили к двери. Огонь погас. Кинсли молча повернулась и вышла из часовни. Боуд проводил Кинсли молчаливым взглядом. Он не знал, что и думать. В момент, когда проход за Кинсли закрылся, Боуд услышал трепетный шёпот отца Джонатана:

— Джеймс, смотри.