2666

«Когда все это началось? — подумал он. — Когда я ушел под воду?» Темное ацтекское озеро — что-то такое он припоминал… Ночной кошмар. Но как отсюда выбраться? Как взять под контроль ситуацию? И вот еще вопросы: он действительно хочет выбраться? Действительно хочет оставить все позади? И также подумалось: боль уже не важна. И еще: наверное, все началось со смерти отца. И еще: боль уже не важна, разве что она увеличится и станет невыносимой. И еще: блядь, болит-то как. Но неважно, неважно. Он окружен призраками.

Квинси Вильямсу было тридцать, когда умерла его мать. Соседка позвонила ему на работу:

— Милый, — сказала она, — Эдна умерла.

Он спросил когда. На том конце провода слышались всхлипывания и другие голоса, возможно, тоже женские. Он спросил как. Ему никто не ответил, и он повесил трубку. И набрал номер матери.

— Алло? Кто это звонит? — послышался сердитый женский голос.

Он подумал: «Моя мать в аду». И снова повесил трубку. И снова позвонил. Ему ответила молодая женщина.

— Я Квинси, сын Эдны Миллер, — сказал он.

Женщина вскрикнула, но он ничего не понял, а потому трубку взяла другая женщина. Он спросил, можно ли ему поговорить с соседкой. Та в постели, ответили ему, у нее только что случился сердечный приступ, Квинси, и мы ждем скорую, чтобы отвезти ее в больницу. Он не осмелился спросить, что там с матерью. И услышал мужской голос — тот говорил про инсульт. Чувак, наверное, стоял в коридоре, а дверь материной квартиры была открыта. Квинси поднес руку ко лбу и ждал, не вешая трубку, чтобы кто-нибудь ему что-нибудь объяснил. Два женских голоса пеняли кому-то за божбу. Мужчину назвали по имени, но Квинси не сумел его как следует расслышать.

Женщина, сидевшая за соседним столом, спросила, все ли у него в порядке. Он поднял руку, словно бы прислушиваясь к чему-то важному, и покивал: да. Женщина продолжила писать. Через некоторое время Квинси повесил трубку, надел пиджак, висевший на спинке кресла, и сказал, что ему надо отъехать.

Когда он вошел в квартиру матери, там оказалась лишь девочка-подросток лет пятнадцати; сидела на диване и смотрела телевизор. Она поднялась, когда он вошел. В ней, наверное, было метр восемьдесят пять росту, и она была очень худенькая. На ней болтались джинсы и черное с желтыми цветами платье, очень свободное, прямо как блузка большого размера.

— Где она? — спросил Квинси.

— В комнате.

Мать лежала на кровати с закрытыми глазами, в одежде, словно собралась выйти на улицу. Ей даже губы подкрасили. Только туфли еще не надели. Некоторое время Квинси стоял в дверях, глядя на ее ступни: два больших пальца с мозолями, мозоли на стопах, большие — наверняка ей было очень больно ходить. Но тут он припомнил, что мать часто посещала ортопеда на улице Льюис, какого-то мистера Джонсона, только его, — значит, не особо страдала. Потом Квинси перевел взгляд на лицо: оно казалось восковым.

— Я пойду, — сказала девочка; она так и стояла в гостиной.

Квинси вышел из комнаты и протянул ей двадцать долларов, но девочка сказала, что не хочет брать деньги. Он стал настаивать, и девчонка в конце концов взяла купюру и засунула ее в карман джинсов. Платье при этом задралось по самое бедро. «Прямо как монахиня, — подумал Квинси. — Или адептка какого-то деструктивного культа». Девочка протянула бумажку, на которой кто-то написал телефон местной похоронной конторы.

— Они сделают все, что нужно, — сказала она очень серьезно.

— Очень хорошо, — ответил он.

Потом спросил, как там соседка.

— Она в больнице. Кажется, ей там ставят кардиостимулятор.

— Кардиостимулятор?

— Да. В сердце.

Когда девочка ушла, Квинси подумал, что его мать очень любили соседи и другие люди в этом районе, но соседку, чье лицо он никак не мог вспомнить, любили еще больше. Он позвонил в похоронную контору, ответил ему некто Тремейн. Квинси сказал, что он сын Эдны Миллер. Тремейн посмотрел записи, а пока искал нужную бумагу, несколько раз выразил свои соболезнования. Потом попросил подождать минутку и передал трубку некоему Лоуренсу. Тот спросил, какого рода церемонию прощания Квинси предпочитает.

— Что-нибудь простое и для узкого круга друзей. Очень простое и чтобы народу поменьше.

В конце концов они пришли к согласию: мать кремируют, а церемония прощания, если все будет идти как должно, состоится на следующий день, в похоронной конторе в семь вечера. К без пятнадцати восемь все должно закончиться. Квинси спросил, можно ли сделать это поскорее. Но ему ответили твердым «нет». Потом мистер Лоуренс с большой деликатностью перешел к денежному вопросу. Тут тоже не возникло никаких проблем. Квинси поинтересовался, нужно ли звонить в полицию или в больницу. Нет, ответил мистер Лоуренс, этим уже занялась мисс Холли. Квинси спросил себя, что это за мисс Холли, но не сумел ответить.

— Мисс Холли — соседка вашей покойной матушки, — сказал сеньор Лоуренс.

— Точно, — кивнул Квинси.