300 дней и вся оставшаяся жизнь

— Сашка, Шурятина, ты дома? — заорала на всю квартиру Инночка. Невнятное «ага» донеслось из комнаты сына.

— Слушай, ребенок… — Сашка был выше своей матери на вполне приличные восемь сантиметров, вполне законно этим гордился и на «ребенка», опять же вполне привычно, поморщился. — Дай штаны кожаные на прокат, а? Всего на один вечер. Честное слово!

— Ма, они тебе велики будут, они растянулись чуть-чуть. — Голос Сашки ломался давно, но периодически еще соскальзывал в дискант.

— А ты мне поможешь шнуровку на боках подтянуть…

— Ладно. Два вопроса: что ты сверху оденешь…

— Наденешь! — вмешалась в разговор бабушка с порога. — Одеть можно куклу или ребенка.

— Или пугало! — заржал Сашка басом и без паузы продолжил: — И куда ты вообще в таком экстриме собираешься?

— Собираюсь я на деловую встречу, а «одену», как вы изволили выразиться, бабушкин похоронный прикид.

«Похоронным прикидом» в семье величали глухой черный свитер с высоким горлом.

— Что это, интересно, за деловая встреча такая, куда молодая и красивая женщина собирается в кожаных штанах сына и бабушкином похоронном прикиде, а? — вконец обнаглел ребенок.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — рассмеялась Инночка. — Молодость и красота часто мешают женщинам во время деловых встреч.

Так, сапоги на каблучищах (каблучищи мы любим, это потому, что ростом не вышли, метр шестьдесят пять — это вообще несерьезно), короткая черная же кожаная куртка.

— Нуся, ты вырядилась, как гангстер из дешевого боевика. Или как гробовщик. Может, украшение какое-нибудь, брошечку, цепочку?

— Перебьются, — неопределенно возразила Инночка и выдернула из волос шпильки. Не слишком длинная, но тяжеленная грива хлынула по узким прямым плечам. Вот такая она сегодня загадочная, пусть как хочет, так и понимает.

Она не помнила, какая у него машина, она, собственно, вообще в автомобилях не разбиралась. Что-то низкое, с плывущими, текучими какими-то контурами замигало фарами, потом посигналило. Инночка растерялась, боясь попасть в дурацкую ситуацию: а вдруг это вовсе не Терпилина машина, и ее, Инночку, просто банально «снимает» какой-то идиот? Наконец дверца открылась:

— Ну, что же ты, садись! Если бы я не был в курсе, что ты, как дисциплинированный сотрудник, появишься на этом перекрестке в двадцать ноль-ноль, я бы тоже тебя не узнал. В этом имидже ты — как факел.

— А вы, видимо, Прометей. И сейчас понесете меня людям из общепита. В рамках общечеловеческого прогресса. — Она почему-то сразу переходила, вот уже во второй раз, в разговорах с ним в этот тон постоянной пикировки.

В машине было тепло. И уютно, несмотря на очень низкую посадку. Шеф откровенно рассматривал ее. Инночка решила держать паузу — хотя бы ради разнообразия. Последнее время она часто ловила себя на том, что сначала говорит, а потом думает.

— Нет, меня точно посадят. Без права переписки. Или вообще — в зиндан… — пробормотал Терпила, включая двигатель.

— Это еще почему?

— Не «почему», а «за что». За развращение малолетних подчиненных.

— А ты меня развращаешь? — изумилась она от таких откровенных авансов.

— Ха, с нашей первой встречи!

Уж что-что, а первую встречу она надолго запомнила. Несмотря на настоящую симпатию, появившуюся между ними — неизвестно когда именно, — признаваться в мелком хулиганстве с нанесением телесных повреждений неизвестной науке степени тяжести Инночка не собиралась. Поэтому и молчала героически до самого кабака.

Выбор места встречи ее разочаровал: ресторан был помпезный, с лепниной, где только возможно, с многоярусными желто-зелено-голубыми шторами и скатертями.

— Фу, пошлятина какая, оказывается, — оглядевшись, констатировал он к ее великому облегчению. Вкус у него точно есть, и не только в формате рекламных буклетов.

Еда оказалась под стать интерьеру: разукрашенная не пойми чем до полной неузнаваемости продуктов, абсолютно невкусная и жутко дорогая. Пресловутый брудершафт прошел в официальной обстановке: они, как полные кретины, встали с бокалами и троекратно облобызались, словно два солидных купчины, только что заключивших сделку. Причем свято уверенные в том, что каждый остался в барыше. На них оглядывались.

— Имя-то придумала?

— Давай на людях буду звать тебя просто «шеф». А в конфиденциальной обстановке — Витка.

…В тот вечер они почти не пили, вяло ковырялись вилками в кулинарных изысках и трепались. Трепались оголтело, с удовольствием, то и дело сбиваясь на анекдоты, причем именно такие, какие Инночка любила, — смешные, непошлые и с неожиданным финалом: «Инвентаризация в зоопарке идет третий месяц: змеи — два мотка по сорок метров, карликовые пони — два ведра». «Метро на скаку остановит. Горящую избу пропьет!»