300 лет российской морской пехоте, том I, книга 3

Пока русские отряды на южном склоне теснили к вершине моряков «Вираго» и «Облигадо», на северном лейтенант Анкудинов, подойдя к горе, рассыпал первый взвод своей партии налево, а второй направо. В 10.30 второй взвод вместе с примкнувшими к нему из отряда мичмана Михайлова боцманматом Региновым, квартирмейстером Яковом Тимофеевым и 5 матросами выбил неприятеля из ущелья на самом обрыве горы. «Найдя помянутое ущелье весьма полезным и выгодным по месту положения», Анкудинов оставил в нем часть людей, а остальных повел в гору с криком «Ура!». Левее «Ура!» подхватил отряд Михайлова, а за ним и остальные. В то же время боцман Спылихин дошел по распадку незамеченным почти до самой вершины и внезапно оказался в центре противника, чем вызвал большой переполох. Рекрут 47-го экипажа Сунцов, заметив английского офицера, метким выстрелом уложил его наповал. Пуля прошла под бородой в затылок, и капитан Чарльз Алан Паркер, «мужественный солдат королевы и Христа»[96], мгновенно умер со счастливой улыбкой на лице.

Оборона Петропавловского порта на Камчатке 24 августа 1854 г. Копия с картины художника А.П. Боголюбова 1865 г. Фрагмент. (ЦВММ). На картине изображен завершающий момент боя около 11 часов 30 минут утра: лодки с остатками десанта союзников отвалили от берега возле батареи № 7 и торопятся выйти из-под русского огня под прикрытием бортовых орудий французского фрегата «Форт» и английского парохода «Вираго». Чуть дальше видны лодки десантников, спасающихся с перешейка под прикрытием английского фрегата «Президент» и французского брига «Облигадо». Внутри Петропавловской гавани видны транспорт «Двина» и фрегат «Аврора», перестреливающийся с французским корветом «Эвридика». У подножия Никольской горы поднимается дым от подожженного союзниками рыбного сарая.

Потеряв начальника, английские солдаты пришли в замешательство, а матросы, обескураженные выстрелами и криками со всех сторон, растерялись совершенно. «Перенесенный с одной стихии на другую, матрос подвергается странному изменению, — вспоминал с горечью офицер дю Айи, — он, который на корабле раб дисциплины, с удивительным хладнокровием переносит все опасности, совершенно изменяется, лишь только оставит свою плавучую отчизну. Храбрость и добрая воля хотя остаются те же, но, в противность рассказу легенды, касаясь земли, он теряет качества, составлявшие его силу. Увлекаясь впечатлением минуты, не зная требований нового для него рода дисциплины, он не способен к службе, в сущности простой, но изучать которую препятствуют долгие и отдаленные походы. Так и здесь, в виду храброго неприятеля, знакомого с местом действия, с превосходной дисциплиной, это была колоссальная ошибка. Мы изведали это горьким опытом».