300 спартанцев. Битва при Фермопилах

— Справедливости ради, Леотихид, тебе следует отдаться во власть персидского царя и принять смерть от его слуг, — холодно продолжил Евриклид. — Это будет достойным возмещением и для персов, и для богов…

Евриклид опять замолк, поскольку сладостные женские стоны за стеной перешли в исступленный прерывистый крик. Судя по всему, кто-то необычайно неутомимый довел жену Леотихида до такого состояния, что она была уже не в силах сдерживать рвущиеся наружу эмоции.

Евриклид обменялся быстрым взглядом со своими коллегами-геронтами, на лицах которых сквозь невозмутимую надменность невольно проступало ехидное любопытство.

— Ну так что, уважаемый Евриклид? — сказал Леотихид тем же невозмутимым тоном. — Что дальше?

— Я вижу, ты не согласен с нашим предложением, сын Менара, — промолвил Евриклид, глядя в глаза Леотихиду.

— Конечно, не согласен! — возмутился Леотихид. — Хорошенькую роль вы мне уготовили, уважаемые! Мне — гераклиду! — предлагают отдаться на милость варвара, у которого подвизается в слугах изменник Демарат. Да вы с ума сошли, уважаемые!

— Мы не занимаемся постановкой трагедий, — сдерживая себя, произнес Евриклид. — Мы пытаемся избавить наше государство от напасти, свалившейся на него в том числе и по твоей вине, Леотихид. Ты сам выбрал такую неприглядную роль, водя дружбу с Клеоменом.

— Но ты можешь все исправить одним смелым поступком, — заметил Леотихиду Феретиад.

— Я готов принять смерть в битве, как подобает спартанцу! — сказал Леотихид, горделиво приподняв подбородок. — Но я не согласен выступать в роли жертвенного барана, уважаемые.

— Я знал, что говорить с тобой о доблести и чести, Леотихид, только даром терять время, — сердито обронил Евриклид и поднялся с кресла.

Собрались уходить и длиннобородые спутники Евриклида.

— Сожалею, Евриклид, что нам не удалось договориться, — с фальшивой улыбкой проговорил Леотихид, у которого гора свалилась с плеч.

Уходя, старейшины столкнулись в коридоре с Леархом, румяное лицо которого и растрепанные кудри говорили о том, что он несколько минут назад всласть вкусил любовных утех. Леарх явно не ожидал увидеть старейшин в доме Леотихида, поэтому он покраснел до корней волос. Леарх попятился, уступая дорогу старцам, которые взирали на него, как на преступника, застигнутого на месте преступления. А тут еще полуобнаженная Дамо выглянула из-за дверного полога, желая что-то сказать Леарху. При виде старейшин, появившихся из покоев Леотихида, Дамо стыдливо ойкнула и юркнула обратно за дверную занавеску.

Старейшины чинно и важно прошествовали мимо застывшего столбом Леарха, саркастически ухмыляясь и постукивая посохами по мозаичному полу.

— Не позорь имя своего отца, Леарх! — сурово произнес Евриклид, проходя мимо юноши. — Тебе не место в этом доме. И тем более в объятиях распутной жены Леотихида!

Евриклиду не удалось настоять на возвращении в Спарту Демарата и на изгнании Леотихида. Существующее положение вещей устраивало подавляющее большинство знатных спартиатов. Если ныне в Спарте всеми делами заправляли Агиады и поддерживающие их знатные роды, то с воцарением Демарата непременно пошел бы в гору царский род Эврипонтидов, причем та его ветвь, от представителей которой спартанским властям хватало хлопот и в прошлом. Безвольный Леотихид устраивал Агиадов и спартанскую знать, имевшую доступ в эфорат. Народ, любивший Демарата, безмолвствовал, удрученный зловещими предсказаниями.

Эфоры созвали народное собрание, на котором объявили, что для избавления Лакедемона от гнева богов потребуются два гражданина, согласные добровольно расстаться с жизнью. Этим двоим предстояло отправиться в Азию к персидскому царю, у которого имелось полное право обрушить на них свою месть. Персидских послов, утопленных в колодце по приказу Клеомена, было двое. Таким образом, рассудили эфоры, спартанцы заплатят равным за равное и смертью за смерть, как повелевает им додонский оракул.

Глава восьмая Булис, сын Николая

К этому разговору Горго готовилась, как к некоему испытанию. У нее было время все обдумать и взвесить. Леонид затеял этот непростой разговор с женой, лишь спустя два дня после того досадного случая в спальне Горго.

Горго сразу призналась Леониду, что она влюблена в Леарха. При этом Горго, как могла, выгораживала Дафну.

По спартанским обычаям вина Горго, собственно говоря, и не считалась виной. Увлечение царицы юношей, увенчанным победными венками в Олимпии и Немее, только подтверждало ее выдающиеся душевные качества. Единственно, о чем Горго не следовало забывать, как жене царя, так это о соблюдении нравственных приличий.

С этого и начал Леонид разговор по душам с Горго.