31 августа

И снова пошла пешком, от двери к двери, снова искала работу и урывками читала газеты. И наконец в четверг, в половине двенадцатого, несолоно хлебавши, не зная, куда податься и что делать дальше, она села на скамейку в парке Бекона и почувствовала, что у нее нет больше сил. Она откинула голову назад, на спинку скамейки. Солнце жарило по-настоящему. Она закрыла глаза.

Вокруг щебетали птицы и дети. Пахло каштанами, собаками и старым песком. Звонила ли Анжела в Вирофле, беспокоясь, куда она пропала? Заходил ли к ней Ивон? Возможно. Может быть, они посчитали, что нет необходимости обращаться в полицию: вряд ли там рьяно возьмутся за поиски взрослой девушки в здравом уме, которая вольна делать все, что ей вздумается. Ивон, конечно, ничего не сказал о короткой записке, оставленной на столе, — ему не слишком приятно вспоминать о ней. Но, рассуждая логически, из этой записки он должен быть заключить, что Лу не бежала со всех ног от какой-то опасности.

Подождем, решили они. "Она вернется", — говорила Анжела. "Может, и нет, — думал Ивон. — Она что-то скрывала". "Ей необходим был отпуск, она ужасно вымоталась", — вспоминала Анжела.

Если только они увиделись. Потому что Ивон мог очень болезненно воспринять ее отъезд, мог озлобиться, смотреть бирюком и ни с кем не разговаривать, даже с самим собой.

Ай, вскрикнула Лу, прерывая свои размышления. Малыш на трехколесном велосипеде с довольным видом глядел на пробоину, которую проделал его бампер у тетеньки в ноге. Лу схватила его за руку. Он ее укусил. И тут же голова его дернулась от сильной затрещины. "Ах ты, ах ты…" — заорала огромная бледная женщина, ее волосы были спрятаны под косынкой, завязанной на затылке.

— Не бейте, не надо, — сказала Лу.

— Еще чего! — взревела женщина. — Паршивец такой!

К ним подошли еще десять малышей и уставились на кровь, стекавшую по ноге Лу.

— Живо домой! — закричала толстая дама. Она взяла Лу за локоть и помогла ей подняться. — Пойдемте ко мне, я обработаю вашу рану, — распорядилась она.

Возражать было бесполезно. Ну и хорошо, Лу уже надоело управляться одной. Хоть бы кто-нибудь взял ее за руку и сказал: "Сюда". Больше ей ничего и не нужно.

Вся орава устремилась в подъезд обветшалого здания, рядом со сквером.

— Это все ваши дети? — спросила Лу.

— Есть мои, есть чужие, — сказала дама. — Этот — мой, самый ужасный, — уточнила она, поддав коленом мальчику с велосипедом, а мальчик в ответ пнул ее ногой.

— Сколько ему? — из вежливости спросила Лу.

— Не помню, — проворчала женщина. — Знаю только, что не дорос до школы, иначе, не сомневайтесь, я бы тут же его сбагрила.

Лу увидела, что на самом деле все дети были очень маленькими, не старше двух-трех лет.

Войдя вместе с ними в квартиру, она чуть не оглохла — такой стоял ор. Два крупных младенца, вцепившись в прутья кровати, визжали безостановочно.

— Заткнитесь, — с чувством сказала великанша. — Все будем кушать через пять минут.

Лу чуть не взвилась от боли, когда женщина приложила к ране ватку со спиртом.

— Так надо, — уверила она.

У Лу закружилась голова. Она опустилась на пол, покрытый линолеумом, черные точки замелькали в глазах.

Когда она очнулась, ее окружали дети.

— Я принесу вам кофе, — донесся из кухни лишенный какого-либо сочувствия крик.

— Я не пила такого кофе уже бог знает сколько времени, — проговорила Лу, сидя на полу и держа в руках горячую чашку.

— Будете обедать с нами, — объявила сердобольная женщина. — Помогите мне, так будет быстрее. Как вас зовут?

— Патрисия, — сказала Лу. — А вас?

— Айша, — ответила та, приветливо наклонив голову.

Через десять минут Айша наполнила жареной картошкой большую эмалированную миску, ничуть не беспокоясь о том, сколь опасна жарка в трехкомнатной квартире, где вертятся десять — пятнадцать ребятишек. Когда детки уселись на пол в комнате, которая служила и для игр, и для еды, и для всего на свете, она раздала каждому по тарелке с картошкой. То же самое она дала Лу, без всяких приборов. И младенцам, которые блаженно задвигали челюстями в своих кроватках-клетках.

Лу чувствовала себя точно такой же, как эта мелюзга, не достигшая трех лет, ей тоже нравилось есть картошку руками, ей было почти хорошо.

— Трудно, наверно, управляться с такой оравой, — сказала она, чтобы что-то сказать.

— Иногда хочется сделать из них котлету, — подтвердила Айша.

— Мир устроен неправильно, — на всякий случай сказала Лу, — у вас слишком много работы, а я безуспешно пытаюсь ее найти.

Через минуту они договорились. Лу будет получать триста франков в день. Приходить будет в девять утра, когда детей уже привели, а уходить в четыре, до того, как детей забирают домой.

— Понимаешь, — объяснила Айша, — они своих детей доверяют только мне.

Лу понимала другое: что об этой работе никто не узнает, что ее резюме и ее имя нужны Айше как прошлогодний снег и что начинать можно прямо сейчас.

— Иногда, — сказала Айша, — ты будешь оставаться с ними одна на три-четыре часа, дома или в парке.