31 июня. Дженни Вильерс

— «Тетя Джемима. А я, милочка моя, могу только возблагодарить бога, что это ты замужем за ним, а не я. Но теперь уж я не вычеркну тебя из завещания: ведь мне тебя и вправду жалко. Подумать только: вышла замуж за такого олуха! Боже, что там еще?»

И снова Дженни, у которой это чудовищное произведение вызывало самый неподдельный интерес, воскликнула:

— Неужели опять фермер Джайлс?

— «Из камина вываливается фермер Джайлс, покрытый сажей», — объявил Спрэгг и добавил, бросив на актеров последний отчаянный взгляд. — Это очень смешно, как раз под занавес. — Ответа не было, и, глубоко вздохнув, он продолжал:

— «Миссис Тули. Ну и ну, это же бедный фермер Джайлс!

Фермер Джайлс. Да, и, как видите, весь почернел, понаслушавшись баек мистера Тули.

Оглушительно чихает: все становятся в позы. Немая сцена. Занавес. Конец фарса «Байки мистера Тули».

Спрэгг отбросил рукопись, поднял бровь и попытался сделать вид, будто он находится за тысячу миль от угрюмой труппы, сидевшей перед ним.

— Мне очень понравилось, мистер Спрэгг, — воскликнула Дженни. Но услышал ее один Чиверел.

— Благодарю вас, мистер Спрэгг, — мрачно сказал Ладлоу. — Это очень забавно.

Несчастный автор убито взглянул на него.

— Мистер Ладлоу, — безнадежно, со слезами в голосе начал он, — не знаю, может быть, я плохо читал, но клянусь честью, мой фарс имел большой успех и в Йорке, и в Норвиче, где публике не так легко угодить. Понятно, его надо видеть .

— Да, — сказал Сэм Мун печально, — там есть хорошие комические сцены… особенно у фермера Джайлса…

— Но, черт возьми, вы даже не улыбнулись — ни один из вас…

— Ой, какой стыд! — воскликнула Дженни. — Бедняжка! Позволили ему прочесть все это, и никто, кроме меня, ни разу не засмеялся.

И теперь Чиверел начал задумываться, не к нему ли она обращается. Несомненно, он один слышал ее и знал, что она тут.

— Скажите ему, мистер Ладлоу, — произнесла миссис Ладлоу печальным тоном.

— Что «скажите»? — вскричал Спрэгг, все еще рассерженный.

Мистер Ладлоу был мрачен, и голос его звучал торжественно:

— Я должен признаться вам кое в чем, мистер Спрэгг. Недели две назад я пригласил вас прочесть нам свою новую пьесу, вы помните. Я позабыл отменить ваш приезд, а когда вы прибыли, у меня не хватило духу сказать…

— Что сказать? Вы же не закрываетесь?

Мистер Ладлоу даже испугался:

— Нет, нет, что вы, друг мой!

— Мы были закрыты вчера, мистер Спрэгг, — сказала миссис Ладлоу своим густым контральто, — потому что мы все присутствовали на похоронах нашей молодой героини, которой мы все восхищались и нежно любили, — нашей бедной милой Дженни Вильерс…

Спрэгг обескураженно и в то же время укоризненно воскликнул:

— О, в самом деле? Право, мэм…

— И сейчас мы в первый раз собрались после того, как простились с нею навсегда…

— Нет, нет, дорогая, — сказала Дженни настойчиво, — ничего подобного.

— Мы переживаем это, мистер Спрэгг, — всхлипнула миссис Ладлоу, — мы так глубоко переживаем это… — И молодые актрисы тоже всхлипнули, а мужчины громко засопели и принялись мрачно рассматривать свою обувь.

— Да нет же, — сказала Дженни, — это ровно ничего не значит. Ну, пожалуйста!

Вся эта сцена, люди, лица и голоса теперь начали быстро таять и уже напоминали старый и совсем стершийся фильм, который прокручивали слишком часто.

— Вы должны были предупредить меня, знаете ли, — сказал Спрэгг. — Не очень–то это честно, ей–богу!

— Я знаю, что должны были, — отвечала готовая расплакаться миссис Ладлоу. — Но мы надеялись, что вы поможете нам забыть.

— Да тут нечего забывать! — закричала Дженни.

— Это бесполезно, Дженни, — неожиданно для себя сказал ей Чиверел. — Теперь ты призрак даже для призраков.

Она посмотрела на него и ответила:

— Нет, я не призрак.

Действительно, лицо ее по–прежнему оставалось ясным и светлым, а прочие превратились в скопление шепчущих и бормочущих теней в наплывавшем сумраке.

Говорила маленькая актриса Сара:

— Мы не можем ее забыть…

Говорил старый Джон Стоукс…

— Должно быть, пройдет немало времени…

Говорил шут Сэм Мун:

— Прямо сердце разрывается…

Дженни запротестовала:

— Нет, Сэм, Джон, Сара, все. То, что случилось со ивой, не так уж важно. Ничто не потеряно. И важно только одно — чтобы пламя оставалось чистым.

— Лучшие из них — только тени, — пробормотал Чиверел.

— Они уходят! — горестно воскликнула Дженни. — Опять они уходят.

И в самом деле, актеры были теперь всего лишь сгустками мрака, вокруг которых слышалось тихое бормотание.

Он стоял совсем близко от нее, хотя и не помнил, чтобы вставал со своего кресла. Он смотрел поверх бормочущего сумрака в ее лицо, на которое не падал свет из комнаты и которое он все же по–прежнему видел ясно, как прозрачную маску на светлом фоне. Может быть, теперь оно и походило больше на маску, чем на живое лицо. Однако голос ее был, как прежде, взволнованным, теплым и мелодичным — то был женский голос, а не фальшивое гулкое эхо его собственных мыслей.

— Скажите им: то, что случилось со мной, не так уж важно, — проговорила она, — и с любым другим тоже, пока пламя остается чистым. Вы–то это знаете.

— Как я могу знать?

— Вы поняли это однажды. Скажите им.