«Дорогой Мишя!
Мне было очень приятно получить от вас письмо.
Я вам очень благодарна за то, что вы описали мне события под Красноярском 5 января. Я была уверена, что у вас это очень хорошо получится. Я эти места помню, а вы дополнили тем, что мне было трудно описать. Для меня это важно, для исторического исследования, потому что я могу в своей книге, которую я уже почти закончила и скоро отдаю целиком в печать, сослаться на очевидца событий.
Вам, наверное, интересно, как происходили события, когда мы расстались. Боюсь, что вашего ответа я не дождусь, потому что письмо в один конец идёт месяц, я уже получила визы и в Китай и в Японию и планирую к концу осени прибыть в Китай. Сначала в Китай. Я поеду через СССР, через Москву и Омск, поэтому никак не смогу проехать мимо Харбина. Поэтому, если бы вы собрались на это письмо ответить, оно бы меня в Лондоне уже не застало.
Я очнулась после тифа уже в марте 1920 года и ничего не помню. Я помню какие-то моменты, но они случайные. Если я помню снег, или лица, или лёд, или кроны деревьев, то не могу вспомнить, где это было: когда меня везли на санях, до вашего отъезда с Огурцовым, или это было в госпитале, или в чьей-то избе. Только когда я пришла в себя, потом долго ещё спала часами и сутками, и мне стали сниться сны. Странно, но мне почти не снился Лондон или Петербург, мне снился вагон, сани, люди, но я их не узнавала. Видимо, это были люди, с которыми я ехала и видела их урывками, когда ненадолго приходила в себя. Когда выздоровела, от слабости я иногда впадала в полубессознательное состояние и тогда продолжала разговаривать с вами и очень злилась, что вы меня бросили, как мне тогда казалось. Замечательный Иванов (легкая фамилия и трудное имя) подсказал мне, что в этой человеческой кутерьме и метели, как он говорил, легче было потеряться, чем найтись. Он очень добрый и очень мне помог. А потом оказалось, что вы тоже в это время были в Харбине. Это я уже узнала из ваших телеграмм. Я была обрадована, что вы остались живой.
Трагическая история с Екатериной. Мне в Харбине её будет очень не хватать, и совсем трагическая с Огурцовым. Он мне очень понравился – такой, настоящий русский мужик-солдат, хотя он и напал на вас, но всё ведь обошлось, и вы с ним из разных обществ. Я хочу, чтобы вы мне рассказали, как он погиб. А полковник Адельберг – это тот, которого чехи «саломали»?
Вас, наверное, удивляет, что я еду не в какую-то другую страну или, скажем, в Россию, в СССР, а именно в Китай, в Харбин. Тут ничего удивительного нет. На мой взгляд, Россия в значительной степени переместилась в Китай, в Харбин. У меня очень широкая переписка с вашей эмиграцией, с вашим рассеянием. Я представляю себе, как русские устроили свою жизнь в Германии, Франции, Чехословакии, Сербии, Латвии и других странах. Они попали там в населенные города и местности, и даже если их там много, то всё равно меньше, чем местных жителей. В Харбине вас тоже меньше, чем китайцев, но Харбин, как мне известно, начинался как русский город и остаётся до сих пор русским городом, достаточно посмотреть на архитектуру. Кроме этого в Харбине, даже помимо быта, сохранилась ваша политическая культура: много разных партий и все друг друга ругают.
Чем вы сейчас занимаетесь? Надеюсь, как и прежде, вы работаете в полиции? А вы не хотите где-нибудь учиться?
Желаю вам всего хорошего.
Думаю, что скоро увидимся.
Элеонора Боули.Сент., 10, 1924».
