33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Первое дело, за которое он взялся, было конечно же «Реми́з». Сорокин не был заядлым карточным игроком, но он знал, что слово «реми́з» обозначает наказание игрока за недобор взятки – сколько взяток недобирает игрок, если сам их объявляет, на столько он будет наказан другими игроками.

«Что же это за игрок? И недобор! – подумал Михаил Капитонович, когда начал листать дело. – Какое отношение это имело к Иванову и при чём тут Ремизов?»

Сперва ему показалось, что название «реми́з» связано с фамилией негласного осведомителя: «Может быть, Ремизов и есть главный фигурант дела? А теперь хочет, чтобы оно было уничтожено с моей помощью, и не оставить следов? Они ведь хотели меня скомпрометировать, когда сказали, что у меня не хватает денег за их услуги!» Однако он быстро отверг эту мысль – тогда зачем было Иванову информировать Ремизова об этом деле, в конце концов, если Ремизов был в чем-то виноват, Иванов мог… Додумав до этого места, Михаил Капитонович решил не забегать вперёд.

Дело «Реми́з» было странное, таких Сорокин ещё не видел: в нём не было ни одной официальной бумаги, подписанной кем-либо прокурорским или судейским, не было и анкеты на фигуранта дела, не было ни одного прокола допроса, отсутствовали постановление и заключение, то есть всё то, что он много раз видел в других делах. Не было даже описи приобщённых документов.

Михаил Капитонович перелистал его несколько раз; он обнаружил, что в нём подшиты бумаги, написанные тремя или четырьмя разными почерками, – ни один почерк не был похож на почерк Иванова.

«В любом случае Ремизову пока ничего не скажу!» – решил он и стал читать.

Первый документ был написан размашистым правонаклонным почерком с красивыми завитками в буквах «в», «д», «б» и «». Замысловатыми, как виньетки, были заглавные буквы. Михаил Капитонович позавидовал хозяину этого почерка, потому что это было красиво, а главное – понятно.

«Настоящим сообщаю, что объект «Караф» 12 января сего месяца встречался на углу Конной и Казачьей с неизвестным, который имел вид забияки и, судя по виду их разговора, который они вели тихим голосом, был сильно раздражён. Они были на расстоянии двадцати саженей, и услышать, о чём они говорили, не представилось возможным. Разговор был не более пяти минут, после чего «Караф» расстались с собеседником и тот на извозчике уехал в сторону Китайской. Дальше за ним проследить не удалось, потому что на извозчика не оказалось нужной суммы денег. «Караф» пошёл домой и до вечера из дома не выходил. В дальнейших сообщениях буду называть данного собеседника «Карафа» – «Забияка».

Дочитав до конца, Михаил Капитонович понял, что это рапортичка филёра; в самом нижнем правом углу была затёртая пальцами пометка: «Ист. «Михайлов», 13/01/24».

Следующее донесение было написано мелким почерком почти без наклона; строчки были ровные под линейку; поля аккуратные, как в книжке.

«Источник сообщает, что К. Н. целый день провёл в нескольких борделях в китайском районе Фузядян. Что он там делал, выяснить не удалось. Бордели были второй руки. Поскольку бордели об это время своей прямой функции не исполняют, ввиду отдыха персонала, предполагаю, что К. Н. проводил там коммерческие переговоры…» Над словами «прямой функции» и «коммерческие переговоры» стояли карандашные вопросительные знаки, и Сорокин понял, что их поставил не автор донесения, а тот, кто его читал. «Да, – подумал он, – если автору цель приезда туда К. Н. «выяснить не удалось», то откуда ему знать, что речь шла о «коммерческих переговорах»?

Про «персонал» тоже, скорее всего, измышления автора».

В конце донесения был список адресов борделей, а ниже этот же список был переписан карандашом. Запись карандашом была сделана рукой Иванова, его почерк Михаил Капитонович сразу узнал. Это заинтересовало, и Сорокин задумался. Один адрес привлёк его внимание, и он вспомнил, что он ему хорошо известен – это была опиекурильня, которую он посещал. «Тогда получается, что доноситель указал бордели, а Иванов опиекурильни, значит, бордели и опиекурильни – части одного целого!» На самом деле это для Сорокина не было открытием, это было известно всем – где публичный дом, там и опиум. И для Харбина в этом не было ничего особенного: китайский район Фуцзядянь строился на глазах, и в нём вместе с магазинами, ателье, аптеками и так далее строились и бордели, на опиекурильни никто не обращал внимания, хотя китайские власти считали, что они борются с этим злом. От Иванова Сорокин слышал, что не в самом опиуме дело, а в источниках и маршрутах переброски, которые китайские начальники хотят перехватить для себя – доходы от этого были огромные. В правом нижнем углу донесения, как и на первом, стояла карандашная пометка Иванова: «Источник «696», 18/01/24».

Сорокин стал читать следующие бумаги, они все были похожи: некий «Караф», «К. Н.», были и другие обозначения, но Сорокин уже был уверен, что речь идёт об одном и том же человеке, ездил или ходил по городу, встречался с какими-то людьми, например «Забиякой», разговаривал с ними и потом ехал по адресам борделей.