33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

– Зовите меня Нора, мисс Нора, за эти годы в моей жизни ничего не произошло.

«Произойдёт!» – вдруг подумал про себя Сорокин, снова впился глазами в Элеонору и покраснел. И увидел, как она улыбнулась ему, как будто бы она прочитала эту его мысль.

«А звать я тебя буду леди Энн, как звал все эти четыре года!» – подумал он, а вслух сказал:

– Только я не умею танцевать! Не научился!

«Неужели не с кем было?» – подумала Элеонора и неожиданно почувствовала радость.

– Мы ведь не профессиональные танцоры, мы просто потанцуем…

Возвратился Ива́нов, он по-хозяйски расположился за столом, подозвал официанта и попросил налить вина Элеоноре и водки себе и Михаилу Капитоновичу. Оркестр заиграл что-то вступительное, громкое и бравурное, но это продолжалось не долго, до того момента, пока на сцену не вышла Софья Реджи. Зал стал аплодировать.

Софья запела, сначала «Жиголе́тт», потом «Берлин», потом шуточного «Жениха» с красным платочком в пальцах. Сорокин видел, что Элеонора ждёт, он видел, что Всеволод Никанорович не против пригласить её, но, видимо, догадывается о намерениях Михаила Капитоновича и не решается вмешаться в его планы. А Сорокин ждал какой-нибудь такой музыки, которая придала бы ему храбрости, но в то же время была бы очень, как ему хотелось, нежной.

Софья запела «Шёлковый шнурок», и Сорокин поднялся.

Он ошибся. Музыка была та, что он хотел, но слова:

Милый мой строен и высок,
Милый мой ласков и жесток,
Больно хлещет шёлковый шнурок.
Разве в том была моя вина,
Что казалась жизнь мрачнее сна,
Что я счастье выпила до дна?..

Потом, когда судьи меня спросили:

«Этот шнурок ему вы подарили?» —
Ответила я, вспоминая:
«Не помню, не помню, не знаю!»

Только раз, странно недвижим,

Он смотрел сквозь табачный дым,
Как забылась в танце я с другим.
Разве в том была моя вина,
Что от страсти я стала пьяна,
В танце я была обнажена…

Потом, когда судьи меня спросили:

«Там в ту ночь вы ему изменили?» —
Ответила я, вспоминая:
«Не помню, не помню, не знаю!»

В ранний час пусто в кабачке,

Ржавый крюк в дощатом потолке,
Вижу труп на шёлковом шнурке.
Разве в том была моя вина,
Что цвела пьянящая весна,
Что с другим стояла у окна?..

Элеонора плавно двигалась, подчиняясь Михаилу Капитоновичу. Она внимательно слушала и держала руку на его плече, а другой держала его ледяную кисть. Несколько раз она тревожно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Какой это был переход… Переход из холодных саней и с чужого плеча крытой шубы к голым плечам и тёплым пальцам, к сытости и приятному опьянению. От Элеоноры чудесно пахло и от плеч и от волос, её смоляные чёрные волосы были уложены волнами, на шее висела нитка жемчуга и в ушах – жемчуг. Сорокин не ошибся ещё тогда – она действительно оказалась небольшого роста, с прекрасной фигурой, он держал её за талию и чувствовал, какая она хрупкая. Но слова в песенке «Шёлковый шнурок» никак не подходили. Когда они возвращались к столу, Элеонора пожала его пальцы и тихо произнесла:

– Я никому не дарила шёлкового шнурка.

– Извините, мисс Нора, я эту песню слышал, но только мелодию и не слушал слова…

– А мелодия действительно хорошая! Что вы делаете завтра?

Сорокин отодвинул ей стул, Всеволод Никанорович улыбнулся им, но снова сел за столом полубоком и стал слушать Софью Реджи, как бы отстраняясь и давая тем самым Михаилу Капитоновичу и Элеоноре возможность поговорить. – Я завтра свободен, завтра четверг… – А есть дни, когда вы заняты?..

– Да, в пятницу и субботу.

– Вы работаете там же?

– Почти… тоже в полиции, но в другом отделе.

– Это секрет?

– От вас нет! Меня после прихода на дорогу большевиков перевели в политический отдел, но я ещё толком не приступил, мне надо хорошо узнать город, поэтому я пока… – Он остановился, не зная, что сказать.

– Я понимаю, скорее всего, это что-то секретное?

– Я сам пока не очень разобрался…

– Ну, раз вы завтра свободны, я хотела бы побывать на могиле Екатерины Григорьевой и зайти к её родителям, немного прогуляться по городу, я от него всё же отвыкла, и мы… вместе поужинаем?

– Я в вашем распоряжении… и пообедаем!

«Позавтракать бы ещё как-нибудь!» – подумал он и покраснел.

– Сегодня до фокстрота не дошло, – с улыбкой сказала Элеонора, когда Софья запела очередную уличную песенку, и подумала: «А Сэм наверняка умеет танцевать фокстрот, по-моему, он вообще умеет всё, этот во всём опытный мужчина!»