33 (СИ)

«Номер 19. Юрий Маратович Валужис. Двадцать один год. Свободный музыкант. Тромбон. Джаз-клуб на Шпалерной.»

Красивые руки, аскетичное лицо. Круглые очки еле держатся на тонкой переносице. Что ещё смог приметить в нём наблюдательный следователь? Совершенно очевидным было то, что кругляшки являлись пустышками, так как, имея свойство коситься на людей и объекты, обладатель тромбона забывал поворачивать голову. Значит прекрасно видел и без очков. Вообще, само по себе это ничего не значило если бы молодой человек работал в маркетинговой конторе или там, где «умный вид» требовался больше, нежели сама предрасположенность к размышлению… Но зачем стекляшки музыканту?

— Мы друзья детства. — Подправив очки, промычал Юрий. — Соседями были, когда Саша с тётей Таней ещё на Аптекарском жили.

«Тётя Таня» — с облегчением вздохнул про себя Антон. — «Ну наконец-то настоящего друга детства встретил… Так Сашину мать ещё никто не называл.»

— Когда приехали сюда и на чём?

— Кажется… в обеднее время…

— В час он сюда приперся! — ворвался голос Анны Николаевны. Она ужасно нервничала и постоянно выходила на кухню не то покурить, не то выпить.

— Так и запишем. — Вздохнул Антон.

— Приехал я в Кадиллаке, Эскаладе, с подругой, — продолжал суровый Юрий, — Лида иди же сюда… вот познакомьтесь.

«Номер 20. Лидия Васильевна Смирнова. 22 года… не работает, не учится. Дочь хозяина винных бутиков на Петроградской стороне. Высшая весовая категория.»

— Очень приятно. — И глазом не моргнув, соврал Антон. — Документы имеются?

Та протянула водительские права и громовым тенором произнесла.

— «Эскаладэ» мой.

«А кто сомневался?» — подумал следователь. — «Нищий молодой человек, на вид небывалой хрупкости, и состоятельная, тяжёлая, как железная плита, дамочка. Только авто грузового типа способно выдержать вес такой хозяйки.»

— Мы ничего не видели. — Продолжала греметь Лидия. — Я вообще здеся в первый раз, и никакого отношения ни к кому тутась не имею.

Тем не менее, девушка, как про себя отметил Антон, имела прекрасный вкус в одежде. Подобранное к фигуре платье в испанском стиле — темно синий бархат, обнажённые плечи, и множество оборок. Тонкие серебряные украшения в столь необычном антураже делали её фигуру пикантно-привлекательной. Но она совершенно не умела ходить на каблуках, в чём составляла Анне Николаевне неотделимую компанию.

— Вас никто не обвиняет. — Объявил следователь. — Но, если что вспомните, дайте мне знать… а вы, Юрий Маратович, в качестве музыканта сюда приехали?

Тот утвердительно боднул головой и робко кашлянул.

— Тётя Таня джаз любит… вот и пригласила… Можно мне свой инструмент проверить?

— Где?

— В багажнике машины… Тромбон жару не любит, а солнце скоро наберёт силу… мне бы накрыть его чем-нибудь.

— Идите.

Антон опустил глаза на строки блокнота.

«Какая у парня популярность.» — Подумал он. — «Должно быть приличный у него… тромбон… имеется.».

Ужи

Номера с двадцать первого по двадцать пятый заняла крепкая семья Ужей. Всё это время они ютились в тамбуре подле груды своего багажа — чемоданов, челночных баулов и банок с сомнительным содержанием… Это были муж с женой, Панкрат Давыдыч с Натальей Семёновной, тёща Филанья Пусаковская и два подросших сына — Сава и Костя. Все трое мужиков, казалось, не отличались ни по виду, ни по возрасту. Полу расстёгнутые рубахи с оттопыренными карманами без пуговиц, непонятного фасона брюки. Последние, весьма добротно сшитые ещё где-то в шестидесятых, когда-то были черными, но ныне приобрели оттенок пыли, смешанной с придорожной грязью и остатками пиццы. Вся их немытая небритость дополнялась скудным шармом часов с пожелтевшими циферблатами и примочками на головах в виде выцветших до неузнаваемости «мабут»… Дамы отличались лишь некой цветастостью в платьях и белыми платками, туго подвязанными под самым подбородком. Сухие, жилистые руки и обувь на босу ногу придавали семье Ужей особое стилевое звучание, кое усиливалось за счёт беззубых улыбок и резкого запаха, навевающего ностальгию о товарных поездах и общественных туалетах.

Несмотря на сельский вид и отсталость как в одежде, так и в поведении, Ужи довольно скоро стали центром внимания. Как только часы пробили восемь, все пятеро взялись за свои кошёлки, авоськи и рюкзаки, которые до сих пор мирно спали под праздничным столом. По простору залы начал распространяться нестерпимый запах жареной курицы, варёных яиц, отсыревшего от масла и мятого укропа хлеба… Некоторое время, гости молча прислушивались к шебаршению разворачиваемых газет и пакетиков, не веря собственным глазам. По всей видимости, семья Ужей не шибко отличала придорожный вокзал от свадебной гостиной, а посему они мирно уселись в кружок и бойко взялась за… завтрак.

Лишь проглотив пару яиц, и подправив пальцем прилипшие к дёснам желтки, тёща Филанья обратила внимание на то «центральное положение» кое они заняли в доме.

— Запаслись, знаете, на весь денёк, — пояснила она, ничуть не смущаясь, — в тигули-та такие отправились… Туся, подай баклажку туй, шо с пузырями…