33. В плену темноты

Несмотря на название, «La Tercera» оставалась вторым по популярности периодическим изданием Чили, и в номере от 28 августа она посвятила Марио Сепульведе целый разворот, материалы для которого были собраны через несколько часов после звездного появления шахтера на чилийском и мировом ТВ. По словам корреспондента, о Марио на первых страницах писали «The New York Times», лондонская «The Guardian» и мадридская «El País». Материал изобиловал цитатами из выступления Марио на видео от 26 августа и содержал ссылки на интервью с его женой Эльвирой. «Она ничуть не удивлена тому, что ее муж обладает качествами прирожденного лидера», – уверял корреспондент, приводя выдержки из письма, которое Марио прислал семье с описанием того, как обстоят дела у шахтеров. «Я – прирожденный и абсолютный лидер, – таковы были его первые слова. – Я отвечаю за организацию, отдаю распоряжения и, как всегда, стараюсь не выходить из себя. Но самое прекрасное в том, что меня уважают и ничего не делается без моего ведома». Эльвира уверяла, что социальный работник из администрации губернатора украл у нее письмо и передал его газете, но многие шахтерские семьи сомневаются в этом. Скатанная в трубочку, газета отправилась вниз в посылке среди множества других, и очерк, напечатанный в ней, быстро стал всеобщим достоянием. Освещаемые серым искусственным светом, шахтеры читали о своем житье-бытье, а с разворота на них смотрел Марио, сидящий в той же самой пещере, в какой собрались сейчас и все они.

Справедливо или нет, но для них эта история сильно и дурно попахивала саморекламой. Марио ведь одним из первых заговорил о том, что пережитые ими приключения помогут им разбогатеть, и кое-кто теперь счел, что он пытается выступить на передний план, под свет софитов, а жена его создает нужный фон, чтобы из подземелья он вышел уже настоящей звездой. Впрочем, его высказывания показались шахтерам одновременно забавными и оскорбительными. Они искренне полагали, будто принимают решения сообща, тогда как всему остальному миру внушали, что Марио и есть их «прирожденный и абсолютный лидер». И это при том, что они проторчали под землей вот уже почти четыре недели и каждый старался сохранить рассудок, несколько человек пытались отыскать путь наверх, а все вместе они горой стояли друг за друга. Да, Марио неоднократно брал на себя ответственность, совершая нечто такое, что спасало им жизнь, но ведь он делал это не в одиночку, а со своими товарищами: когда он лез по венттрубе, то компанию ему составил Рауль Бустос; а когда в ярости сзывал их на молитву, то ведь службу на самом деле вели Хосе Энрикес и Осман Арайя. И на каждый такой случай, когда Марио делал первый шаг, поднимая кому-либо настроение, приходилась и оказия противоположного толка, когда уже он заливался слезами и впадал в отчаяние, и тогда товарищам приходилось думать о том, как развеселить уже его самого. Но в этом очерке и в этой газете, которую прочтут в каждом уголке Чили, Марио Сепульведа представал в роли неустрашимого предводителя и героя без страха и упрека.

Несколько человек, главным образом механики, сочли письмо и газетный очерк очередным свидетельством маниакальной потребности Марио вечно строить из себя невесть кого и стали относиться к нему с еще большим подозрением, нежели прежде. А Рауль Бустос принялся безжалостно подшучивать над Марио при каждом удобном случае.

«Рауль Бустос начал подначивать меня и насмехаться надо мной, – говорил Марио. – Он мог сказать: “Тебе никогда не стать боссом. Кем ты себя возомнил?” Да и Хосе Агилар не отставал от него».

Своим взбешенным товарищам Марио объяснил, что написал то злосчастное письмо только для того, чтобы приободрить сына, который отчаянно нуждался в поддержке: он представился прирожденным и общепризнанным лидером только потому, что хотел, чтобы Франсиско считал своего отца настоящим «Храбрым сердцем», своим Мелом Гибсоном, ведущим людей на битву. Но объяснения Марио лишь ухудшили его репутацию, а письмо только острее обнажило нарастающие между шахтерами противоречия.

Но те, кто ночевал в Убежище или в непосредственной близости от него, продолжали поддерживать мужчину с сердцем собаки. «Нашим внутренним лидером всегда был Марио Сепульведа, – говорил впоследствии Омар Рейгадас. – Он не давал нам опустить руки. Этого не может отрицать никто, и я тоже не стану, потому что еще никто и никогда не называл Омара Рейгадаса неблагодарной скотиной». Франклин Лобос, когда ему надоедало слушать подковырки Бустоса над Марио, обвинял первого в том, что он «вносит намеренный раскол в нашу компанию». Сам же Марио полагал, что его враги хотят «опустить» его, позаимствовав это словечко из лексикона гомосексуалистов, означающее «унизить, превратить в ничтожество». Не давая спуску никогда и никому, Марио и сейчас не стал ждать у моря погоды, пока враги злоумышляют против него, и решил «выложить карты на стол», как он выразился, отправившись на отметку 105, чтобы потолковать с ними по душам.