33. В плену темноты

– Какой смысл беспокоиться о деньгах и адвокатах, пока мы сидим тут, как крысы в западне, – вспылил он. – Рехнулись вы, что ли?

И впрямь, это безумие – думать о проблемах, оставшихся на поверхности, сидя взаперти и будучи уже наполовину покойником. «Бурение явно замедлилось, – написал спустя еще несколько часов Виктор Сеговия в своем дневнике. – Господи, когда же закончится эта пытка? Я хочу быть сильным, но в душе у меня царит пустота».

Омар Рейгадас обратил внимание, что воздух стал тяжелым и спертым. Раньше ему казалось, что по коридорам вокруг Убежища гуляют сквозняки, но сейчас они прекратились и ему стало трудно дышать. Длинная седая челка падала ему на лоб, делая похожим на юного старца. А он уже сполна ощутил на себе груз своих пятидесяти шести лет.

– Estoy mal, estoy mal, – пробормотал он. – Мне плохо, и нечем дышать.

Воздух действительно застыл в неподвижности или это ему только кажется, обратился он с вопросом к еще одному из ветеранов, Франклину Лобосу. А того одолевали собственные проблемы: он приподнял колено, которое травмировал много лет назад, еще в бытность профессиональным футболистом, и обернул его резиновым ковриком, позаимствованным из кабины одного из пикапов. В такой влажности колено терзала ноющая боль, а последние дни рядом с его спальным местом ручейками начала течь вода, отчего порода вокруг раскисла, превратившись в грязь. «Я должен держать его в тепле и сухости», – пояснил он остальным. Франклин слышал вопросы и ответы Рейгадаса. Да, воздух стал спертым и тяжелым и почти перестал двигаться, не то что раньше. Не исключено, что один из скрытых проходов оказался завален – до них регулярно доносились звуки камнепада. Омар приложил к лицу маску от одного из двух баллонов, хранившихся как раз на такой случай в Убежище, и сделал пару вдохов, но легче почему-то не стало. Похоже, кислород закончился. Марио Гомес, шестидесятитрехлетний шахтер, у которого недоставало пальцев на руке, израсходовал его запас, помогая своим легким, пораженным силикозом, который шахтер заработал за долгие годы тяжкого труда в таких вот подземельях. Теперь же слабость его только усилилась вследствие скудного рациона, в котором едва содержится сотня калорий.

Бурение продолжилось и на следующий день, во вторник, 10 августа. В полдень их молитва закончилась славословием тому, что наступил День шахтера, их профессиональный и общенациональный праздник. День шахтера приходится на праздник святого Лаврентия, поскольку, по католической традиции, которая уходит корнями в глубину веков, святой Лаврентий считается небесным покровителем шахтеров. В Чили в этот день владельцы рудников и шахт чествуют своих работников, устраивая для них и членов их семей пиршества и гулянья. И пусть сегодня их не ждало роскошное угощение, но они все-таки поздравили друг друга, гордясь тем, что шахтеры. И вообще, самим фактом своего существования Чили обязана людям, которые, рискуя жизнью, тяжким трудом в недрах гор добывали ее национальное достояние. Добыча природных ископаемых стала символом Чили, и Пабло Неруда посвятил множество поэм шахтерам Севера, а чилийские школьники по-прежнему воспитывались на таких книгах, как «Под землей» Балдомеро Лильо, в которой собраны рассказы о шахтерском труде начала двадцатого столетия. И вот теперь шахтеры «Сан-Хосе» голодают в свой профессиональный праздник. Но страдания, щедро приправленные гордостью, вдруг подвигли их прекратить всякие споры и исполнить национальный гимн.

Хриплые дружные голоса тридцати трех голодных мужчин глубоко тронули Виктора Сеговию, поразив его в самое сердце. «В тот момент я забыл, что оказался погребен в шахте», – записал он в своем дневнике, но ощущение свободы и братства оказалось мимолетным. Шли часы, и звук бура становился то громче, то ослабевал, и было даже трудно понять, откуда он доносится. А вскоре он начал слабеть. Куда двигался бур? По-прежнему в нашу сторону или уже нет? Несколько шахтеров вместе с Марио Гомесом стали прикладывать деревяшки к стене каверны, пытаясь определить, откуда доносятся звуки. Вероятность того, что бурильщики снаружи промахнутся, начала обретать реальные черты, и Виктор вновь принялся перебирать в памяти прошлое. Он ведь, по сути, не бывал нигде дальше Копьяпо, но зато у него большая семья, и невеселыми мыслями он унесся к своим многочисленным родственникам. В своей тетради он составил длинный список родни, двоюродных братьев и дядьев, всего тридцать пять человек, включая нескольких живущих отдельно родственников, с которыми он не виделся уже долгие годы, и попросил прощения у того, кто будет читать его записки, если он ненамеренно забыл о ком-то, потому что сейчас «…голова у меня не варит».