365 сказок (СИ)

Однако спустя какой-то час из толпы вышел мужчина. Он был одет в чёрное, а красивое, но гордое лицо показалось Звёздочке слишком отчуждённым. В глазах же его и вовсе пролегла ночь.

— Сколько хочешь за свою скрипку?

— Мне ничего не нужно, я уступлю тебе инструмент, — отозвался юноша. — Но только у меня есть условие.

— Какое же?

— Сыграй на ней прямо сейчас.

— Разве это условие? — пожал плечами мужчина.

Скрипка оказалась в его руках и застонала, едва он коснулся струн смычком.

Он заиграл что-то невесомо-лёгкое, танцевальное, и никто не мог устоять, все пустились в пляс, слишком уж волшебно пела скрипка в его руках. Так удивительно играл он, так отзывалась ему скрипка, что Звёздочка не удержалась и запела с ней вместе — о Любви, о Смерти, о Вечности…

До вечерней зари играл музыкант, не останавливаясь, не прерываясь ни на мгновение. И по щекам его текли слёзы утраченной любви.

Оставшись в одиночестве на площади после заката, музыкант сказал:

— Я узнал тебя и полюбил. Но уже слишком поздно.

И вышел вперёд тот, кто сотворил скрипку.

— Я могу дать тебе дорогу и цель, и если сумеешь пройти до конца — быть вам вместе ещё одну вечность.

Музыкант молчал слишком долго.

— Что ж, я готов, — согласился он в тот момент, когда Звёздочка уже решила, что он откажет.

— Всюду, где ты пройдёшь, будет просыпаться Любовь — чистое и взаимное чувство, которое подарит счастье людям этого мира, людям других реальностей. Ты будешь идти, даря его, пока кто-нибудь наконец не заметит, что и сам ты влюблён.

Творец скрипки тут же отступил в тень и… исчез, будто рассыпался звёздной пылью.

Музыкант же вздохнул и мягко погладил скрипку.

— Да будет так…

***

Закончилась история, молчали звёзды. Только мелодия скрипки лилась, звенела, рассказывая о Любви, о Смерти, о Вечности… О музыканте и девушке.

========== 088. Суть странника ==========

Протяжные птичьи вскрики, похожие на плач, на прощание, на судорожный вздох разорвали небо. Было темно, рассвет едва тлел в тумане, солнце ещё не проснулось, и в такой тишине, в такой гулкости звук раздался подобно набату.

Небо вспорол птичий клин, и я смотрел на это, а в душе что-то замирало и рвалось, рвалось и рассыпалось, будто бы и я должен был подняться этим утром в небо, но снова утратил крылья, а может, способность оборачиваться птицей.

Когда всё стихло, заря разгорелась, заболоченная пустошь, где то здесь, то там стояли обманчиво спокойные озерца, постепенно наполнялась дневным гомоном и копошением.

Моя тропа прыгала козой с кочки на кочку, иногда теряясь в зарослях рогоза, осоки и ещё каких-то мне неизвестных трав. Поправив рюкзак, я двинулся по ней, ни о чём особенно не задумываясь. Оказавшись в этом мире случайно, я уже несколько дней искал путь прочь, но мне не везло.

Тут не работала магия, не действовали уловки странников, оставалось только брести туда, куда звал внутренний компас, и ждать двери, которая всё равно должна была открыться.

Впрочем, я не особенно горевал. Тут стояла тёплая осень, богатая на запахи, влагу и солнечный свет разом. Я наслаждался каждой секундой, хоть и не останавливался дольше, чем на пару часов — дверь ждала где-то далеко впереди, открывалась лишь в определённый час, и я хотел успеть.

Мне почти не хотелось спать. Даже останавливаясь на отдых, я не засыпал, а лишь впадал в странное созерцательное настроение, лишь вслушивался в мир вокруг и скользил по грани дремоты. Вероятнее всего, причина была в том, что странник, бегущий между мирами, сумел бы выбраться и через сон, а эта реальность была ревнива к своим границам и не позволяла обмануть себя вот так просто.

От такого бессонного путешествия я, пожалуй, не так уж уставал. Разве что, ноги гудели, но разум оставался чистым и острым. Вот только мне не о чем было размышлять. Загадки и тайны оставили меня.

***

…Прямо из-под ног выпрыгнула жаба и плюхнулась в центр округлого озерца. По воде поплыли круги, разбившие голубое отражение с очертаниями облаков. Я улыбнулся и двинулся дальше, осторожно огибая этот омут. Следы мои мгновенно заполняла вода, и оставаться надолго, рассматривая обитателей болотца, было небезопасно. Топь приманивала, уговаривала прилечь, но тогда бы уж точно вцепилась и больше не отпустила бы, будь я даже трижды странник.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, тропа под моими ногами стала словно бы крепче, а блестящие, как будто стекло, озёра попадались уже заметно реже. А вскоре меня обступил кустарник, после — и деревья. Я вошёл в прозрачную, светящуюся насквозь рощицу, листва которой была ещё насыщенно-зелёной, точно на самом деле осень не подкрадывалась к ней на мягких лапах.

Выбрав местечко между корней, я остановился отдохнуть, но не стал разводить костра. Мир дышал вокруг меня, жил, а я точно начал выпадать из него, утекать или растворяться. Впрочем, если вслушаться в самого в себя, можно было смело сказать, что дверь уже совсем близко. Быть может, где-то за рощей, там наверняка раскинется широкое поле или же вздыбится гряда холмов.